И вообще! Что здесь делает эта Лика? Если только с Игорем спит, тогда ладно, а дочку мою пусть не трогает! И я сразу, чтоб расставить все точки над и, выпалила:
– Вообще-то я Светина мама.
– Я знаю, – сказала Лика, лучезарно улыбаясь. – Я тоже. В смысле, я ее родила. И даже грудью первый месяц кормила.
И, видя мое полное смятение, поспешно добавила:
– Не бойся, не отберу! Хотя люблю ее тоже очень. Я ведь всегда знала, что это не мой ребенок. А классная получилась, верно?
– Верно, – несколько настороженно отзываюсь я. И, поскольку самое главное было уже сказано, рискую перейти к вопросам второстепенным: – А с Игорем у вас что? Он что, теперь на тебе женится?
– Игорь?! На мне! – она даже руками всплеснула, и прямо-таки зашлась от смеха. – Ну ты сказала! Ты меня лучше спроси, пойду ли я за него! Нет уж, на фиг, пусть такое счастье кому другому достанется! Замуж за Игоря! Ну, ты даешь! – казалась, она сейчас лопнет, так я ее насмешила. Два маленьких карих глаза буквально утопли в щеках, превратившись от смеха в две узенькие щелочки. Отсмеявшись, она вытерла мокрое от слез лицо тыльной стороною руки, и чопорно добавила. – И вообще, я не по этому делу.
– А по какому? – спросила я, сама уже еле удерживаясь, чтобы не рассмеяться.
– Я врач, – сказала она. – Детский невропатолог. Работаю с отказными детьми в детской психоневрологии на улице Красина. Поверь мне, таких, как Игорь, я ем на завтрак. После особо удачной ночи. Гам – и нету! – и она прищелкнула для убедительности зубами.
– Вра-ач, – недоверчиво протянула я. – Сколько же тебе лет?
– Столько не живут. – отрезала она, смешно выпятив губу. – Мне тридцать два с половиной. Так что вы оба с Игорем против меня салаги.
Что-то щелкнуло у меня в голове. Психоневрология для отказных на Красина… Туда, если все сложилось благоприятно (я сложила под столом крестиком пальцы) скорей всего должен был угодить Алеша. Глубоконедоношенные – их профиль. Если, конечно, его не забрали домой раскаявшиеся родители Инны, или, за недостатком мест, не отфутболили в областную. Дом малютки, даже с инвалидным уклоном, таких не берет до года – на фиг им портить себе статистику ранней детской смертностью?
– Скажи, – осторожно начала я, – У вас там нет сейчас случайно… одного мальчика.
– У нас там полным-полно разных мальчиков! Тебе какого – с Дауном или с Литтлем?
– Слушай, я серьезно! Я понимаешь, ищу одного мальчика. Ему сейчас должно быть четыре, нет, уже пять почти месяцев. Он родился где-то на тридцатой неделе, хотя в документах может быть написано, что недель было двадцать пять. Зовут Леша, темненький такой, сероглазый, и мне, понимаешь ли, очень-очень важно его найти.
– Если это тот, про кого я думаю, – сказала Лика, откидывая челку со лба и забрасывая тонкую, гдадковыбритую ногу на ногу. – То глаза у него сейчас уже абсолютно черные. Прям как ночь, зрачок еле разглядишь. А тебе он зачем? Или тоже скажешь твой сын? Сколько ж ты успела сдать яйцеклеток?
– Нет, он мне конечно не сын. Во всяком случае, не биологически. Просто, понимаешь, это была заливка, ну, позднее прерывание. И вот я сперва его не убила, а потом… ну короче, не дала ему умереть. Ну, и теперь мне очень важно знать, где он и что с ним. Потому что, хотя я ему и не мать, но… Послушай, если ты мне не веришь – посмотри сама в документах, там же должна быть моя подпись – в выписке из истории родов и в первичном свидетельстве о рождении. Акушерка Муравлина Анастасия. Проверь, хорошо?
– Хорошо, успокойся, я все проверю! И если это он, тогда что? Хочешь его забрать себе? Усыновить, или под опеку? Там вроде родственники какие-то есть… Ладно, не волнуйся, я все узнаю. И все тебе расскажу. Только… не многовато ли тебе детей сразу будет? Светка наша, Алеша этот, и… скажи, а ты сейчас не беременна?
Это она еще про Костиного не знает.
– Что, разве уже заметно? – вслух изумилась я. Нет, врачи люди, конечно, наблюдательные, но чтоб с самых первых недель…
– Нет, ничего еще не видно, не бойся. Просто, ты сейчас такая, как бы это тебе объяснить,… ну вот словно корнями вся проросла. И еще – как будто чуточку светишься.
*
Мы не виделись целых несколько дней. Даже точно могу сказать – целых пять с половиной. В смысле, пять суток и еще двенадцать часов, и сколько-то минут, и сколько-то секунд. Нет, я не считаю. И вообще это даже не очень-то для меня важно. Потому что, даже не видя, я Костю всегда кожей чувствую – что с ним, все ли в порядке. И он меня тоже. Стоит мне заскучать, как он сразу звонит: «привет, как дела, я что-то соскучился!». Такая, типа, у нас ментальная связь.