– Конечно, – ответила я, немного обиженно. – Но, может, я тогда лучше, совсем уйду? А вы тут свободно пообщаетесь, поговорите. У меня, если честно, еще куча дел запланирована на сегодня.
Вообще-то я планировала весь этот день провести у Кости под боком, изредка трогая его рукой, проверяя, все ли он здесь, на месте, а то, вдруг приснился. Такой бесконечный выходной, в горизонтальном положении. С Костей, книжкой, и может еще какой кин хороший посмотреть с ним вдвоем с планшета, прижимаясь щекой к щеке, одновременно смаргивая в патетических местах набегающие на глаза слезы. Но человек, как известно, предполагает…
Мне, конечно, вовсе не улыбалось оставлять их наедине. Но я понимала, что так будет правильнее, честнее.
– Нет, – без тени улыбки ответил Костя. – Посиди, все-таки, лучше в кладовке. На всякий случай. Вдруг мне понадобится что-нибудь спросить или уточнить.
По мне, так это выглядело, по меньшей мере, идиотизмом. И попросту непорядочно. Она будет думать, что они одни, а тут я в кладовой… Предложи мне такое кто другой, а не Костя, сказала бы я ему… А тут… А тут я просто послушалась.
В кладовке было душно, и по-прежнему пахло яблоками. Запах их впитался в полы и стены и, похоже, останется здесь навсегда, несмотря на сложенные в углу краски и обои. О, хлороформ души моей! Я почувствовала, что засыпаю.
Меня разбудили голоса. Настойчивый и жесткий Костин, всхлипывающий и жалкий Иннин.
– Послушай, ну какая теперь-то разница, сколько у меня было недель! Тебе не кажется, что это просто бесчеловечно – вот так меня сейчас мучить?
– Инка, уверяю тебя, мне это очень важно! Было б не важно, стал бы я тогда. Успокойся, и перестань плакать! Тьфу! Да прекрати ты реветь, наконец, и просто ответь на простой вопрос: сколько у тебя было недель, когда ты делала аборт? Что, неужель, так сложно ответить?
– Костя, зачем ты меня сейчас мучаешь? Я тогда звонила тебе всю осень, почему ты ни разу не поднял трубку? Если бы ты хоть раз подошел тогда к телефону…
– Подожди! То есть, ты хочешь сказать, что тогда, осенью, наш ребенок был еще жив?!
– Костя! Никакого ребенка не было! Просто сгусток клеток и тканей…
– Да? А я читал, на этом сроке они уже вовсю шевелятся.
– На каком сроке? Да ты о чем говоришь вообще?
– Вот это я и пытаюсь выяснить – о каком сроке идет речь. На каком сроке ты сделала аборт? Сколько у тебя было недель? Можешь ты мне ответить по-честному?
– Ко-о-стя! – тоскливо, безнадежно и жалобно. – А если я сама точно не знаю?
– Что-о-о? – и тихое, успокаивающе, – Ну ладно, ну не реви, не реви. Давай с тобой попробуем восстановить порядок событий. Значит, когда, по твоим словам все уже было кончено – ты просто мне соврала? Да хватит уже рыдать, вот, выпей воды, успокойся! Ну, успокоилась?
– Д-д-да! – стук зубов о края стакана.
– Значит, ты мне звонила, пыталась поговорить? А я, значит, не брал трубку? А ты все это время носила его в себе? Значит, получается, это я во всем виноват? Значит, это я такой идиот?
– Ко-остя! Да ничего не значит! Никакой ты не идиот! Это я тогда поступила по идиотски! Прости меня! Конечно, я не должна была тебе врать! Но ты тогда так среагировал, что… Понимаешь, мне стало тебя жалко! Захотелось сразу тебя успокоить, утешить, сказать, что все уже позади, и тебе больше не о чем волноваться.
– Хотя на самом деле все вовсе не кончилось, а только еще начиналось? Хорошо, и что же было потом?
– Потом… Потом я долго пыталась жить, как обычно. Знаешь, чувство такое дурацкое, что если забыть и не думать вовсе, все как-нибудь само собой рассосется.
– А когда стало ясно, что не рассосется?
– Тогда я стала думать, что ладно, пусть уж теперь все идет, как идет. Ну раз уж оно все так получилось. И что может быть, потом, когда-нибудь, ты нас с ним увидишь, и захочешь… Ну, типа, как бывает в кино. Тогда я уже перестала тебе звонить. Сперва еще думала – придешь же ты когда-нибудь в школу, мы встретимся и спокойно поговорим. Но ты так и не пришел.
– То есть все-тки это я во всем виноват.
– Костя! Никто тут не виноват! Просто это нам так не повезло. Ну что? Ну бывает! Не мы одни на свете такие. Ну, а потом мама меня вычислила. Зашла как-то некстати в ванную, увидела. Разахалась, сказала отцу. Они оба так на меня наорали! Что, мол, дура такая, так затянула?! Надо срочно что-нибудь делать!
– А ты тогда что?
– Ну что я? Не, ну жалко, конечно. Но ведь они правы были по существу. Он же никому не нужен был на самом деле, этот ребенок. Я, знаешь, ну, может это странно, конечно, но я так до конца и не прочувствовала, что у меня внутри кто-то есть. Только если потом, когда уже все кончилось. И сразу как-то все завертелось! Врачи, обследования, осмотры. Крови на анализы выкачали пол-литра. Я чуть в обморок не грохнулась, честно. Капельницы, больница. Больно было, между прочим, ужасно, эпидураль ихняя не действовала почти совсем. Чуть не трое суток промучилась. Тебе бы так, может, тогда, понял бы хоть чуть-чуть… Кость, ты чего?!