Депутаты Парижа покинули зал подавленные и униженные, смертельно бледные перед агонией своей популярности.
XV
Мы в библиотеке Ришелье.
— Хороши шутки! Ходят слухи, будто Пьер Бонапарт убил своего портного, — говорит хриплым голосом человек в очках, с длинным носом, густой бородой и насмешливым ртом. Зовут его Риго[106].
— Вот это замечательно! Бонапарт — под арестом, и портные не смеют больше требовать уплаты по их «маленькому счетику»... Впрочем, шутки в сторону! Надо узнать, правда ли это, и тогда уж действовать.
— Кто сообщил тебе эту новость?
— Бывший сыщик, уволенный за что-то; он доставляет нам теперь заметки; как бишь его?.. ну, тот, кому заказана книга, разоблачающая префектуру... Ты идешь в «Марсельезу»?[107]
— Бегу!
По дороге к нам присоединяются товарищи.
— Убит вовсе не портной... а один из ваших...
— Кто-нибудь из сотрудников?..
— Да, убит наповал! Идемте все на улицу Абукир.
— А знаешь, Вентра, это, конечно, большое несчастье для нашего приятеля, но зато как хорошо это, черт возьми, для социальной революции.
Будет хорошо. Почин действительно сделал один из наших — Виктор Нуар.
— По-видимому, негодяй всадил ему пулю в грудь, но говорят, что он еще жив.
— Жив?.. Кто идет со мной?
— Куда?
— К Бонапарту!.. В Отейль, в Пасси, я и сам не знаю... словом, туда, куда сегодня утром отправился Нуар... Абенек, дайте нам сто франков.
— Нужны не только деньги, но и оружие! — кричат Эмбер и Марото.
Абенек, секретарь редакции, не особенно одобряет нас.
— Нате, вот пятьдесят франков. Возьмите извозчика, поезжайте туда скорее... Но зачем оружие? Достаточно одной жертвы. Вы можете все погубить, осложнить положение... Оставьте убийство на ответственности убийцы!
— Не оставить ли ему и убитого?
— Кто едет в Отейль, занимайте места!
Мы богаты: пятьдесят серебряных кругляков да десять свинцовых.
Извозчичья карета едва плетется. Спускается вечер... на набережной свежеет.
— Где вы велели остановиться? — спрашивает извозчик. Он забыл уже, куда его нанимали, и с беспокойством всматривается в печальную даль.
Мы назвали ему какой-то выдуманный адрес, указывающий только нужное направление.
— Вам скажут, когда выедете за заставу.
Приехали.
Никаких следов разыгравшейся здесь драмы. Мы опрашиваем одного за другим редких прохожих. Они ничего не знают...
— Где дом принца Пьера?
— Здесь!.. Нет!.. Дальше!..
Наконец замечаем красный фонарь: полицейский участок.
Нечего долго раздумывать, войдем!
— Милостивый государь, мы — сотрудники «Марсельезы». Говорят, что Виктор Нуар...
— Ранен... Да, сударь.
— Опасно ранен?
Он безнадежно разводит руками и исчезает.
Нуар перенесен к своему брату на тихую, мирную улицу в Нейи. Несколько деревьев простирают свои черные обнаженные ветви над новыми домами, от которых веет спокойствием и пахнет известью.
Переулок Массена; это здесь.
К нам выходит старший брат. Наши взгляды спрашивают, его молчание служит нам ответом.
Не говоря ни слова, он вводит нас в окутанную сумерками комнату, где находится покойник.
Он лежит, вытянувшись на нераскрытой постели, его лицо чуть ли не улыбается. Точно большой спящий ребенок. Руки еще в лайковых перчатках, что делает его похожим также и на шафера, прилегшего отдохнуть, пока свадебные гости веселятся в саду.
На нем кашемировые панталоны, купленные в «Белль-жардиньере» для торжественных случаев, — он любил пощеголять; манишка сорочки облегает без единой морщинки его широкую грудь, но в одном месте на ней виднеется синее пятно. Это пятно оставила пуля, проникая в сердце.
— Скажите, агония была страшная?
— Нет, но нужно устроить страшные похороны.
С наших пересохших от волнения губ срываются торопливые, пылкие слова.
— А что, если мы возьмем его с собой?.. Будет, как в феврале...[108] Посадим его на телегу, как тех, расстрелянных на бульваре Капуцинов, и будем ездить по улицам, призывая к оружию...
— Вот это так!
Наши голоса сдавлены рыданием, но тон решителен.
— Захочет ли извозчик везти покойника?
105
106
107
108