Воззвание заканчивалось приблизительно такими словами:
Господь взирает на народы...
Господь... Слово это не очень-то пришлось по вкусу нашей четверке атеистов, и мы встретили его гримасами и молчанием.
Мишле смотрит на наши физиономии и, пожимая плечами, говорит:
— Ну да, я понимаю... Но это звучит хорошо.
Мы отправились с письмом по редакциям, причем все оспаривали друг у друга эту честь.
А, черт возьми! Как хорошо, что я не принадлежу ни к какой группе, ни к какой церкви, ни к какой клике.
По-видимому, есть два течения в бланкизме, и каждое из них отказывает другому в праве спасти головы осужденных.
И эти головы скатились бы, если б их судьба была предоставлена группе, которая соглашалась помешать казни лишь в том случае, если вся слава по отмене приговора выпадет на ее долю.
К счастью, кончилось тем, что дело было поручено независимым, вроде меня, и мы обошли все органы прессы.
В «Деба» человек, которого нам назвали Максимом Дюканом[134], негодующе потряс головой, слушая нас. Он жесток к побежденным.
Почти всюду письмо было принято как хорошая рукопись и напечатано, но без единой строчки сочувствия или жалости.
Тогда мы бросились к депутатам Парижа, которые, кстати сказать, почти неуловимы. Они надавали нам неопределенных обещаний, а у некоторых срывались даже оскорбительные слова, так что приходилось заставлять их замолчать.
Гамбетта резко выступает против осужденных и требует с трибуны, чтобы их наказали как действующих заодно с врагами родины.
Ах, бандит! Ему-то лучше, чем кому-либо другому, известно, что это — смелые и мужественные люди. Но такие люди беспокоят его, они — угроза его будущему. Кто знает, не удастся ли ему выудить себе диктатуру в мутной крови поражения? Так почему же не отделаться от этих непокорных при помощи солдат империи?
Коллеги Гамбетты тоже колеблются, — настолько они чувствуют над собой его власть. Однако они не захлопывают перед нами дверей, потому что атмосфера достаточно накалена и они боятся, как бы во время восстания, — а оно может вспыхнуть каждую минуту, — их отказ не прицепили к их депутатской перевязи, как прицепили некогда фонарь к груди герцога Энгиенского[135], — чтобы виднее было, куда стрелять.
XVIII
Собравшись группой в несколько человек, мы обошли редакции газет буржуазной оппозиции, где за последние дни уже происходили какие-то тайные совещания, на которые, конечно, не были допущены нарушители порядка, вроде меня.
Я хорош только с истинными революционерами и терпеть не могу жрецов, чьи символы веры я так беспощадно высмеял и которые не могут простить мне моей статьи о Пятерке.
Но сегодня делегаты имеют право врываться во все двери с либеральными вывесками.
Впрочем, перед важностью событий стушевываются все разногласия, и доктринеры в погоне за людьми дела домогаются сейчас даже тех, кого они еще недавно считали опасными крикунами.
Когда безмолвствуют и колеблются полки, крикуны — это клад. Только недисциплинированные могут сломить дисциплину.
Ими воспользуются, а потом, назавтра, — когда они вырвут ружья из рук солдат или заставят их опустить штыки — они будут поставлены к стенке и расстреляны.
Я прекрасно знаю, что нас ожидает!..
Среди всеобщей неразберихи, при первом же известии о готовящейся манифестации или назревшем протесте, все они стараются наладить отношения и обмениваются рукопожатиями и поклонами.
Распоряжение дано.
«К одиннадцати часам собраться в кафе Гарен, с той стороны, где вход для дам, — тсс! Это — чтобы сбить с толку полицию!» Там будет оглашена республиканская прокламация. В полночь она будет напечатана, и каждый захватит с собой несколько экземпляров... чтобы расклеить их по улицам.
Вот о чем шушукаются сторонники якобинских листков и что заставляет меня поскорее удрать от них.
Нет уж, занимайтесь этим сами!
А я смешаюсь с толпой, брошусь в самую гущу ее.
Эй, где там стычка, где еще не оформившееся смятение, где отвага, ищущая вождя?..
Неподалеку от театра Жимназ небольшая толпа напала на полицейский пост.
Эти не ждали полуночи; они не знали, что на стенах должен быть расклеен какой-то циркуляр. Они сами — живая прокламация, расклеившая себя на виду у опасности. Полицейские уже пытались разорвать ее своими саблями, а пули только что поставили на ней свой штемпель.
134
135
136