Любовь к родной природе, к родине по-прежнему будут отличать Александра Дмитриевича Цюрупу. И по-прежнему до конца дней своих с полным уважением будет он относиться к достоинству других народов, убежденно призывать товарищей по работе:
— От делового общения с Западом мы не потерпим ущерба. Мы сильны, мы тверды, в наших руках командные высоты, мы знаем, чего хотим, и имеем стальную волю к осуществлению наших желаний!
И когда великий норвежец — полярный исследователь и прогрессивный общественный деятель Фритьоф Нансен приедет в нашу страну с миссией доброй воли, Александр Дмитриевич скажет ему в задушевной беседе:
— Легко представить себе то влияние, которое будет иметь Советская Россия на экономику европейскую и международную.
Он скажет об этом как о самом заветном, словно признается в самом сокровенном и значительном в жизни, в том, ради чего он с далекой юности трудился не покладая рук, мерил ногами сотни километров снега и грязи, шагая в ссылки, поднимался наперекор природе, наперекор здравому смыслу с постели, пренебрегая болезнями, которые знаменитейшие доктора Европы единодушно признавали неизлечимыми.
И умрет он, как все вечные труженики, просто и тихо — посреди начатых и неоконченных дел, недосказав, недоделав, недодумав...
Но ничего этого пока еще не знал и не мог знать Александр Дмитриевич, стоя вместе с женою возле кроватки младшего сына, возбужденный недавно прослушанной музыкой и расстроенный смутными опасениями за собственную судьбу и судьбы своих детей...
Волик улыбнулся во сне, повернулся на другой бок и опять задышал ровно, глубоко, с младенческой безмятежностью.
Александр Дмитриевич склонился к нему, поправил мягкое одеяльце, погладил сына по волосам и, осторожно ступая, вышел из комнаты.
Уже раздеваясь, он задел книгу, лежавшую на тумбочке в стопке принесенных недавно из Госиздата, и обратил внимание на красивый яркий переплет.
Потом взял эту книгу и скользнул по ней взглядом в свете настольной лампы:
«Конституция (основной закон) Российской Социалистической Федеративной Советской Республики».
Задумался:
«Что ж, Александр Дмитриевич? Пожалуй, эта книга для вас больше, чем все фуги для Баха?»
Перелистал страницы.
Все было знакомо, но непривычно — каждый раз внове:
«...Россия объявляется Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов...
...уничтожение эксплуатации человека человеком...
...не трудящийся да не ест...
...независимо от их расовой и национальной принадлежности...»
Александр Дмитриевич закрыл книгу, хотел пристроить ее на полку, но снова раскрыл, подсел к письменному столу, обмакнул перо, замешкался, а потом решительно вывел на титульном листе сверху:
«Моим детям — вместо завещания.
А. Цюрупа.
1920 г. Москва».