Многие ответственные работники в то время питались очень плохо — порою недоедали, порою просто голодали. Белого хлеба в Москве вовсе не было, а черный пекли такой, что больным людям есть его было опасно.
Цюрупа рекомендовал Фотиевой заведующую столовой — Александру Васильевну Коврайскую, коммунистку из Уфы, и постоянно помогал в нелегком деле добывания продуктов. Словом, совнаркомовская столовая была организована. Расположилась она в Кавалерском корпусе.
Но сегодня там перекладывали дымоход, и Цюрупа отправился в другую, вциковскую столовую.
Пройдя по длиннейшим коридорам Здания судебных установлений, он миновал несколько лестниц и переходов и наконец очутился в темноватой комнате рядом с кухней.
Здесь было тепло и сыро: пар, поднимавшийся от мисок, котелков и тарелок, оседал на сводчатом потолке тяжелыми каплями. Над разнообразной пестрой посудой с одинаковым усердием трудились народные комиссары, служащие Совнаркома, ВЦИК и незнакомые люди: посетители Кремля — делегаты, деревенские ходоки.
Александр Дмитриевич поздоровался еще с венгерскими товарищами — Куном и Самуэли — и поспешил к раздаче.
Повариха выбрала из стопки, стоявшей перед ней, две тарелки получше: в одну налила селедочный суп, зачерпнув с самого дна кастрюли, в другую шлепнула полчерпака пшенной каши.
Александр Дмитриевич бережно поставил тарелки на чисто отскобленные доски стола, снял шапку и принялся орудовать ложкой.
Он медленно погружал ее и вел, как сачок, вдоль тончайшего голубого узора по краям тарелки, реквизированной, должно быть, у кого-то, кто знал толк в фарфоре. Потом подцеплял ржавый кусочек селедки, распаренный ломтик сушеного картофеля, морковную стружку и ел не торопясь, но жадно, с удовольствием. Ел молча, ни с кем не переговариваясь — замкнутый, неулыбчивый и, казалось, безразличный ко всему вокруг.
Покончив с последней капелькой супа, он с сожалением вздохнул и пододвинул тарелку с кашей.
В этот момент Тибор Самуэли повернулся к совсем еще юной Лизе, секретарю Свердлова, и лукаво сощурился.
— Скажьите, пожьалуйста, — спросил он, стараясь казаться серьезным, — как следует говорьить: «каща без ничего» или «каща без всего»?
— По-моему, — оживился Цюрупа и вдруг так же лукаво посмотрел на венгра: — правильнее будет: «каша с ничем»!
Все сидевшие за столом улыбнулись: одни с грустью, другие иронически, но большинство просто весело.
— Скажите спасибо, что и такая-то есть! — мрачно бросил кто-то из угла. — Вон что в «Известиях» сегодня пишут.
— Что?
— А вот здесь, на последней странице. Величайшее изобретение нашего века!
Все так же неторопливо действуя ложкой, Александр Дмитриевич прислушался к тому, что читал человек из угла.
— «Инженером Константиновым изобретен новый способ выработки сливок и молока из подсолнухов и орехов, — читал тот надтреснутым тенорком, но громко, на всю столовую и как-то слишком уж саркастически, не то с вызовом, не то с упреком, а скорее всего и с тем и с другим. — Выработка молока будет обходиться очень недорого и может быть налажена сейчас же». Во!
— Ну и что тут такого?
— Как что? Вам мало? Читайте тогда вот это.
— «Эпидемия испанской болезни»?
— Да нет! Вот. В разделе «Продовольственное дело». — И он снова стал читать: — «Ежедневно выбрасываются такие вещи, которые можно было бы употребить в пищу». Да-с! «Теперь население Москвы потребляет очень много картофеля — это почти единственное средство питания». Спасибо индейцам! Что бы мы ели, если б революция произошла до открытия Америки?!
— Нельзя ли без комментариев?!
— Пожалуйста! Читаю: «Картофель варится, и вода из него обыкновенно выливается. Между тем эта вода, содержащая в себе много картофельного сока, может служить вкусным супом — картофельным бульоном; нужно только, чтобы он был чистым, и не позабыть посолить его. Для этого картофель, если он варится в мундире, в шелухе, необходимо предварительно хорошенько промыть в двух-трех водах». Не правда ли, как вкусно?! Почти как в поваренной книге госпожи Молоховец! Дальше: «Этот бульон должен быть гораздо питательнее обыкновенного картофельного супа — он крепче, гуще, содержит больше сока картофеля». По-моему, можно без комментариев. Да-с...
Цюрупа смахнул со стола оставшиеся крошки хлеба и высыпал их в рот. Потом положил на колени большие костлявые руки и сидел так, точно не в силах был подняться.
Между тем в углу опять зашумели:
— Ну? Что еще там? — как бы торопясь разрушить возникшую неловкость, спрашивали того, кто читал газету. — Что еще? Какие новости?