А Цюрупа?
А Цюрупе — как ни кинь... все прибавляются новые заботы. Большевики-уфимцы вместе со всей партией начинают готовиться к вооруженному восстанию. И для Александра Дмитриевича эта подготовка вполне определенное, конкретное дело: нужно собирать и накапливать запасы хлеба — копить и беречь его, чтобы в нужный момент...
Мало этого, четвертого октября семнадцатого года начинается новая губернская конференция партии — утверждаются кандидаты в члены Учредительного собрания: первый в списке Владимир Ильич Ленин, потом Александр Дмитриевич Цюрупа...
Удивительно, даже непонятно, как он мог все успеть? Работа в большевистском партийном комитете вместе с Брюхановым и Свидерским... Взятие власти Советами уже двадцать шестого октября... Военно-революционный комитет с его бдениями от зари до зари...
И все это, преодолевая бешеную — да, именно бешеную, другого слова не подберешь — ненависть и отчаянное сопротивление кадетов, эсеров, меньшевиков. Помнится, как лидер кадетской фракции граф Толстой буквально кипел и брызгал слюной с трибуны, крича:
— Городской думе не подобает быть под председательством большевика Цюрупы. Принадлежность председателя думы к преступной организации — вызов всем государственным элементам общества. Я требую немедленно сместить всех большевиков с занимаемых ими постов.
Конечно, принять такую резолюцию в уфимской думе было уже невозможно. Однако сколько нервов, сколько душевного напряжения требовалось каждый день, каждый час, чтобы не поддаваться естественному озлоблению, чтобы брать себя в руки, спокойно находить самый выгодный для дела выход при любых обстоятельствах!
Да, много, много тяжелой работы выпало на твою долю, Александр Цюрупа. А ведь мог бы обеспечить себе тихий и теплый уют. Все условия для безоблачного преуспеяния были. И не раз выпадали для этого благоприятнейшие возможности! А ты? Что видел ты в жизни? Все твои радости были короткими, а заботы длинными. За сорок девять лет ты так и не научился отдыхать — и только работать, работать умеешь, как лошадь, как вол.
Что, если б начать жить сначала?..
Ерунда!.. Зачем задавать себе этот бессмысленный вопрос?
И все-таки... Все-таки! Если б начать жить сначала, променял бы ты право быть членом партии Ильича со дня ее основания на... ну хотя бы на самую большую драгоценность в жизни — на сокровище из сокровищ — на завидное здоровье?..
Приглушенно задребезжал телефон — не тот, что стоял рядом с кроватью, на ночном столике, а тот, что спрятан был под подушкой.
— Да, да. Слушаю.
— Александр Дмитриевич! Эшелон с пшеницей и манной крупой для питерских детей, тот самый, что при вас еще наскребали по мешочку, так и не можем отправить!
— Что такое?! Опять эта Николаевская дорога!
— Сдается, они нарочно тянут: для себя надеются перекантовать. Помотают по запасным путям, а там, глядишь, и забылось — и отступились продовольственники, благо нарком болеет...
— Хорошо. Позвоните мне через полчаса.
Озабоченно поразмыслив, Александр Дмитриевич поднял трубку, попросил соединить его с начальником дороги. Потом он добился, чтобы его аппарат подключили к линейной связи, разыскал составителя поездов, напомнил о чрезвычайных полномочиях, данных наркому продовольствия...
И когда в дверях появился пришедший навестить больного Свидерский, составитель по телефону докладывал, что вагоны сцеплены, эшелон «вытянут» на главный путь и кондуктор уже дает сигнал отправления.
— Неужели это без вас нельзя решить? — поморщился Свидерский.
— Как видите, нельзя, — обиженно вздохнул Цюрупа, обиженно оттого, что Свидерский сказал «без вас». Конечно, он заботится... И все же! Что это за «без вас»? Как это «без вас»? (Разговор по телефону оживил Александра Дмитриевича — ему приятно было действовать, ощущать себя необходимым, и чудилось, будто в комнате все еще слышны далекие гудки паровоза.) — Ну, что там? Как идут дела с разверсткой?
— Как вы себя чувствуете? Голова болит? А сердце?
— А-а! — отмахнулся Александр Дмитриевич. — Давайте о деле.
— Вот вам черная икра. Из Астрахани — специально Непряхин прислал.
— Передайте ему мою благодарность.
— Хлеба белого, к сожалению, достать не удалось, ешьте с черным.
— Что ж, это даже оригинально: черный хлеб с черной икрой. Спасибо, Алексей Иванович, спасибо. Однако, о деле...
Но гость снова увел разговор от опасной темы — улыбнулся, как бы спохватившись:
— Любопытнейшую быль сегодня слыхал! В Африке народец есть — гангуэллы. Так вот, увидав первый раз в жизни напившихся допьяна одноплеменников, гангуэллы решили, что те отравлены.