Кит мел дорожки между могилами, выносил мусор, белил бордюры. Инструмент в его толстых пальцах-сосисках двигался на удивление споро и ловко. Сегодня он опустился перед бордюром на колени, предварительно подложив картонку, и, макая широкую кисть в ведро, тщательно красил серый бортовой камень. Работы было много, Кит рассчитывал закончить все только поздно вечером. Дело существенно замедляла его грузность. Ему мешали все эти складки, что образовались на его теле, слой жира, не позволяющий свободно двигаться, давивший всем весом на ноги, сжимающий его грудную клетку до сильной одышки. Выметать осенние листья у Кита получалось быстрее. Он утирал пот на раскрасневшемся лице рукавом застиранной спецовки, вздыхал и продолжал работу. Подводить смотрителя нельзя.
Смотритель же сидел у сторожки и пускал в синее небо облачка сигаретного дыма, бросая безразличные взгляды на работающего. Худощавый мужчина, одетый в новый камуфляжный костюм, был настоящим благодетелем Кита. Он подобрал его около рынка – растерянного, голодного, со свежими кровоподтеками по всему телу, спутавшимися от крови волосами. Кит вцепился в рукав его куртки, содрогаясь от зимнего холода, и прошептал: «Помогите мне…»
Он пролежал в бреду и горячке почти целый месяц, и смотритель зачем-то возился с ним, выслушивая невнятные фразы, с хрипом вырывающиеся из огромной груди толстяка. Скорая помощь не стала забирать беднягу в больницу. Врач сделал пару уколов, выслушал его дыхание, осмотрел рану на голове и деловито щелкнул чемоданчиком.
– Я написал названия лекарств. Хочешь – лечи, хочешь – прикопай тут потихоньку. Без документов я его брать не стану, – заявил он смотрителю, выходя за двери сторожки.
Кит оказался сильным. Он выздоровел. И тут же принялся помогать во всем, за что бы ни брался его благодетель.
Смотритель расправил седой ус, отбросив в грязное ведро докуренную сигарету, и пошел в обход по кладбищу.
С тех пор ему стало понятно, что сам Кит знает только собственное имя. На вопросы о его прошлом он не отвечал, впадая в глубокую задумчивость. Но, как напарник, был просто неоценим. Начинал работу рано утром, а заканчивал с закатом, никогда не просил выходных, объясняя, что его медлительность не дает ему права на отдых.
У Кита было единственное, довольно странное развлечение. Смотритель даже как-то проследил за ним. Ничего предосудительного толстяк не делал, просто уходил в темноту кладбища, садился у какой-нибудь могилы и замирал, как будто скорбел по усопшему родственнику. Сам Кит объяснений такому поведению не давал, а смотритель не был чересчур любопытным.
Кит поднялся, расправил затекшие ноги и полюбовался собственной работой. Капля белой краски упала на асфальт, и толстяк сокрушенно покачал головой, рассматривая маленькое белое пятнышко.
– Растяпа, – прошептал он.
– Простите, – раздавшийся за спиной голос заставил его вздрогнуть. – Не могли бы вы мне помочь? Я заблудилась.
Он обернулся к говорившей, удивляясь, что не заметил ее раньше. Легкомысленно яркая одежда незнакомки на кладбище смотрелась неуместно и почти оскорбительно. Кит утер пот со лба, разглядывая огромные солнцезащитные очки, белую трость и футляр для скрипки в руках хрупкой девушки. Она была слепа, и это многое объяснило Киту.
– Слушаю вас, – произнес он, и собственный голос показался ему сегодня особенно писклявым, как бывает у тучных людей.
Девушка торопливо поправила распущенные волосы и, глядя мимо него укрытым темными очками взглядом, произнесла:
– Мою маму похоронили позавчера, я не помню дороги к ее могиле, потому что мы заезжали на автомобиле, а теперь плутаю по дорожкам и совершенно не понимаю, где нахожусь…
Кит прикрыл ведро с краской картонкой, засунул кисточку в банку с водой и неторопливо уточнил:
– Ваша мама – Лидия Аверкова?
– Совершенно верно, – пробормотала девушка, зачем-то поправляя платье.
– Пойдемте, я провожу вас, – предложил Кит, подставив локоть, чтобы девушка взяла его под руку.
Он замер, и с каждой секундой его румянец становился ярче, занимая всю поверхность округлых щек. Девушка ловко уложила на его руку тонкие пальчики, как будто точно знала, где его локоть.
– Знаете, мне тяжело без нее, – вдруг разоткровенничалась она. – Я не представляю даже, как выглядит моя одежда. Она сильно нелепа при таких обстоятельствах?