Холод. Здесь не может быть холод, это сон. Мой озноб прошел мигом. Это все нереально.
Я подошел к ней сзади, и нежно положил руки на плечи.
– Это твой мир? – прижавшись к ее щеке, спросил я.
– Да, это мой мир.
– Тогда почему здесь так мрачно?
– Потому что другой не получается.
– Печально. Ты ведь знаешь, Оль, зачем я здесь.
– Я не вернусь.
– Это все в прошлом, все, что с тобой случилось. С тобой все в порядке, ты жива, ты здорова. А те шакалы получили свое.
– Сколько таких же, как они? Сколько? А?
– Много таких скотов, но хороших людей еще больше.
– Тогда где они были в ту ночь?
– Так случилось, Оль, теперь ничего не вернешь. Проще спрятаться здесь, не имея мужества продолжить жизнь дальше. Только пойми, что ты не одна. У тебя есть родители, для которых видеть тебя в таком состоянии каждый раз как нож в сердце, у тебя есть друзья и близкие, которые любят и волнуются, переживают за тебя. У тебя теперь есть я.
– Что нам мешает быть вместе здесь?
– То, что это всего лишь сон. Здесь нет ничего реального, как этот холод, например.
Она перестала дрожать.
– Ты не поймешь настоящего поцелуя, находясь здесь. Я хочу быть с тобой, но хочу этого в жизни, наяву. Пойми, я люблю тебя.
– Тогда давай останемся здесь.
– Нет, – твердо сказал я, ни секунды не раздумывая. – Я не останусь здесь. Если ты любишь меня, захочешь меня найти, знай, я буду там, по ту сторону сна. Если не захочешь, тогда я искренне тебе сочувствую, так как нашей любви ты предпочтешь страшный сон длиною в жизнь.
Около десяти утра. Утренние процедуры, чашка кофе, сигарета. Две сигареты. Три? Сколько я выкурил? Много. В это утро много. Я сделал все что мог. Теперь выбор остается за ней.
Как-то скверно мне.
Двенадцать дня.
Все также пасмурно, дождь и холод.
Не могу сидеть дома. Надо прогуляться.
На улице моросит дождь. Ветер сильный, чуть ли не прижимает несчастную березу к земле.
Но меня это не пугает. Меня это не волнует сейчас.
Где я шел и сколько шел, не помню. У меня не было цели. Я просто шел. Шагал медленно, смотря себе лишь под ноги. Даже не думал ни о чем.
Левый Берег. Я даже не заметил, как перешел мост. Шагаю дальше. Автовокзал. Я не специально, меня тянет. Тянет к ней. Пятый микрорайон. На территорию больницы входить не решаюсь. Уселся на лавочку на остановке. Жду. Жду ее решения. Весь промок.
Но не холодно. Я понимаю вдруг, что нет ветра. Поднимаю глаза вверх. Нет дождя.
Там вдали, в этой высоте, среди грозовых туч пробивается луч. Яркий и теплый луч долгожданного солнца. Заволновалось сердце. Ольга… Она сделала выбор!
Опрометью добегаю до Многопрофильной, птицей взлетаю на пятнадцатый этаж.
Хехе.
Все та же медсестра. Она на месте, за столом. При моем появлении у нее округлились глаза.
– Вы… – робко начала она.
– Не переживайте, – у меня заблестели глаза. – Я не к вам.
– А к кому тогда?
Я многозначительно посмотрел медсестре за спину, и прошептал:
– К ней.
Ольга, опираясь на стенку, вышла из палаты. Мы с медсестрой бросились помочь ей, поддержать. Ухватили ее под руки, когда она почти упала. Она устало положила мне голову на плечо и нежно посмотрела на меня:
– Я выбрала…
Вера Стах
Кукла
В кабинете директора детского дома, на мягком удобном диванчике в английском стиле, сидела молодая ухоженная женщина в длинном летнем платье бирюзового цвета. Тонкие черты лица, высокие точеные скулы, выразительные темно-голубые, почти синие глаза, обрамленные длинными ресницами, изящный, чуть вздернутый носик, четко очерченные розовые губы, острый подбородок. Густые, слегка волнистые светлые волосы собраны в замысловатую прическу на затылке.
На коленях она держала толстый увесистый альбом с фотографиями детей. Заправив за ухо выбившуюся прядь, Ирина, так звали женщину, перевернула страницу и продолжила изучающе рассматривать фотокарточки. Она чувствовала себя немного неловко, – процесс напоминал ей поиск нового платья или предметов декора интерьера в каком-нибудь модном журнале. Еще она злилась на мужа за то, что тот не захотел отменять свою очередную командировку, чтобы помочь с выбором их будущего чада. Впрочем, злил ее не сей факт, а осознание того, что Вадим не желал участвовать во всем этом, – ему было абсолютно все равно – мальчик или девочка, полугодка или подросток. Подобные вопросы его нисколько не интересовали по той простой причине, что ребенка он будет видеть крайне редко, и то только для того, чтобы сказать «привет» или «пока». А тратить время на всю ту чепуху, что люди называют «отцовскими обязанностями» он не собирался. Поэтому считал, что сделать выбор Ира должна самостоятельно, ведь именно ей предстоит растить и воспитывать ребенка.