Я взял в руки альбом и кисть: стены избушки исчезли – за ними растаял снег, а мой мысленный взор полетел по десяткам с детства знакомых тропинок. Воспоминания сменялись одно другим, каждое из них – если написать, получится неплохой рисунок. Но летели картинки перед глазами с такой скоростью, что зацепиться не успевал за образ. Да и воспоминания слишком личные, слишком мои – не написать этого понятно. Так и сидел, пока вновь не появился дед; войдя, он принес с собой запах мороза и свежести, тот самый аромат зимы.
Лето перед глазами исчезло, я отложил так и не пригодившиеся краски. Михалыч пришел рассказать о том, что летом срубил баню, и по невероятному стечению обстоятельств – она, наверно, сама собой протопилась и ждет нас. Вот же заливает, старый хвастун. Отказывать было нельзя, да и почему бы не попариться. Не зря похвалялся егерь, ох, не зря. Последнее, что врезалось в мою память – это звездное небо, подергивающееся от пара, испускаемого горячим телом, лежащим в снегу. Вернувшись из бани, я отключился.
Опять поток картинок перед глазами. Почему-то все они были в сером и тусклом городе. Пролетело воспоминание о том, как тебя из армии встречали. Как семь бутылок водки втроем выпили. Как КВН-щики нас побили. Как Наташку ты свою встретил. Глаза её голубые вспомнил, я ведь тоже был в неё влюблен.
Проснулся я от странного тепла и урчания у себя на груди, это Васька – не забыл худого котяру, который у нас сосиски стырил? Хвост он где-то потерял, а вот морду отожрал барскую. На рысь похож, только кисточек на ушах не хватает. Захотелось его изобразить, но кот моделью быть не желал. Да и хрен с ним: полтысячи километров проехать, чтобы написать кота, пусть и красивого. Глупо! Денчика уже не было, «мустанга» моего тоже. Я точно знал, куда он поехал. Оделся потеплее, хлебнул козьего молока. Холодное, жирное, но очень вкусное. Я еще подумал: что же я делаю? После вчерашнего-то спирта. Нет, нормально все, голова не болит, тошноты нет. Видать, все же не врал дед – волшебная у него баня.
Закутавшись в тулуп и надев валенки, я вышел солнечный мир. Плюс четыре, представляешь, – двадцать восьмое февраля, а тут капель, как в середине апреля. Солнце светит так, что глаза режет, в небе ни единого облака и весной пахнет. Вдоволь надышался я и пустился по следам рыбака. Да нашел его, где и ожидал, на «нашем острове», где по малолетству раков ногами ловили.
Денчик был самым счастливым человеком на земле, язык его заплетался. Улыбка до ушей и жадный блеск в глазах говорили об удачной рыбалке. Действительно, лед был усеян лунками, рядом с ними – где по три, где по пять щучек-карандашей. Все одинаковые, сантиметров так по сорок. Он предложил выпить – я отказался, лишь стоял рядом слушал его рассказы: как он сазана поймал двухметрового на закидушку, и как глаз у него вооооот такой был. Как на спиннинг фонарь чугунный восемнадцатого века вытащил, а тот горел. Как…
Я уже не слушал его, мысли мои летели высоко в небе. Душа моя почти успела долететь до того Старого моста. Но полет мой прервали замерзшие ноги – на реке было ветреней и холоднее, чем в лесу. К тому же, голос Денчика перестал журчать бесконечной чередой историй. Этот горе-рыбак заснул прямо с удочкой в руках, ну как обычно, в общем.
Собрал его амуницию и рыб, разбросанных по льду: общим количеством сорок шесть экземпляров или ровно мешок, закинул все это дело в багажник своего «мустанга». Денчика еле как усадил на переднее сиденье, и мы полетели к зимовью. В домике нас уже ждал обед, ну, как нас – меня: Дениса я просто сгрузил на койку, ему явно было не до еды, судя всё по той же улыбке, его душа еще была около лунки. А я думал: сейчас поем и поеду к нашему мосту. Но сытный обед после утренней прогулки, отправил и меня в мир сновидений.
Мне снилось море. Виноградник деда, где я сидел часами, лопая немытые бубочки. Снились яблоки, что не охватить руками. Вязанка сушеных бычков на крыльце. Угол, заваленный арбузами. Стопка бабушкиных блинов. Кожа, слезающая с детских плечей. Снилась пчела, которая меня укусила двадцать лет тому назад. Видел Феодосию: её узкие улочки, двухэтажные дома, покрытые сплошным ковром виноградных лоз. Снилось Черное море, его соленый воздух и грациозные волны. Вспомнились изумруды стеклянных окатышей на границе песка и воды. Потом мне мерещился Азов с его обрывистыми утесами, снился дед, закидывающий снасть с тремя крючками, и каждый раз достающий по три уродливых сомика. Белуга была, которую он купил у браконьеров. Это как наша калуга, только с мордой сома.
Сон мой прервал Денис. С моря я вернулся в заснеженную тайгу.
– Выпить есть? Рыба где? – вот же маньяк рыбогуб.
– Щуки в багажнике. Спирт ты весь выпил, да и куда тебе еще пить? Тебя же трясет, как прачку. Сейчас у Михалыча рассола попрошу, – я выскочил из зимовья, растер лицо снегом и пошел в дом старого егеря.