Через пять минут мы уже были у прогревающегося снегохода. Рыбак успел всосать бутылку за этот небольшой промежуток времени – самочувствие его улучшалось на глазах.
– Всегда знал, что вы, «творческие», – больны на всю голову. Что, муравейник закроется? – но спорить он не стал.
Он сел на стального коня и, развернувшись в дрифтовой манере в нужном направлении, изрек:
– Полетели, запрыгивай, – прямо наш Байкер.
Он ехал на мост. Но я же не говорил, куда мне надо?
– Как ты узнал, куда ехать? – спросил я на ходу.
– Не тупи, Художник. Куда ты еще можешь так торопиться! – он засмеялся во весь голос.
Успели.
На мосту встали на то же место, что и десятки раз до этого. Я открыл последнюю бутылку портвейна и, сделав глоток, протянул её другу.
– Скажи, а ведь ты и не собирался ехать на море? Специально меня сюда притащил? – я посмотрел на него без упрека.
– Да, специально. Дед просил – боялся помереть, так и не увидев ни тебя, ни остальных. Роман ушел «дорогой цветов», Славке – сколько еще сидеть? Пять, шесть лет? Димка в своем Челябинске застрял – уже шесть лет, как не приезжает… Тебя – хрен заставишь поехать. Вот и пошел на небольшую хитрость – знал, что ты забыл, как здесь хорошо… Ты на море зачем хотел? Что ты там зимой забыл? – он смотрел прямо мне в душу.
– Не знаю, наверно, вдохновение найти, – сказал первое, что пришло в голову.
– Так ты на месте, я же все твои картины видел. Что ты рисуешь? Серый город? Танки? Девок всяких? Вот и ушло вдохновение от тебя – растратил ты его на «пустое». Помнишь, как мы сомов под мостом этим хотели поймать. Подрывали запасы деда и бежали сюда. Что мы им только не бросали – и хлеб, и огурцы, и червей. Так и не поймали ни одного. Только от Михалыча люлей зря получали. Помнишь? – он протянул мне бутылку.
– Помню… огурцом надо было попасть в самого здорового, – я сделал глоток.
– Помнишь – хорошо! Теперь гляди на солнце – сейчас полетит, – он выхватил бутылку.
– Кто полетит?
– Просто смотри!
Закат был непередаваемый: из багрового солнца текла кровь, смешиваясь с молоком неба, она приобретала разные оттенки: розовый, красный, желтый. Облака разошлись в стороны, пропуская светящийся диск. Звезда уже зашла на половину, как вдруг… Над нами пролетела огромная тень. Сказочный зверь опирался могучими крыльями на воздух. Я ощутил ветер. Шея его изогнулась, горящие зеленым глаза впились в меня. Сделав круг над нами, ящер полетел дальше к Солнцу. Чешуя играла всеми цветами радуги, когтистые лапы были поджаты к сильному телу.
– Денчик, ты его видишь? – мне казалось, что я сошел с ума.
– Кого? – взгляд его светился, лицо украшала издевательская улыбка.
– Д… Д… Дракона? – я сделал несколько глотков портвейна.
– Конечно, вижу. Нормальный дракон, он тут каждый день пролетает. А Михалыч, совсем слепой стал – говорит, что это ангел. Говорю ему – дракон это, а он все не верит… Ты же его видел шесть лет назад, на рассвете, – мы тебе еще не верили…
– Не помню… – но я помнил рисунок в домике деда. – Неужели, правда, видел?
Дальше смотрели молча – пока глаза не замерзли, а зверь не исчез вместе с солнцем. Как ехали обратно, не помню… Помню, дед зашел. Рассказывал что-то… Я что-то отвечал. Но душа моя – уже летела на спине волшебного создания навстречу огромному солнцу. Я чувствовал ветер, мощь исполинского тела, его горячее дыхание. Дед ушел, а Денчик уснул. Я достал альбом и кисти. Нет! Не нужна мне была бумага. Подошел к стене и оторвал кусок оргалита… Дальше память моя исчезла окончательно.
Утром проснулся и не могу понять, сон это был или явь. Надо было собираться и ехать домой. Нашего друга я не нашел, резонно предположив, что он у Михалыча, пошел в обитель старика. В доме опять пахло выпечкой, с кухни раздавались голоса…
– Женя, садись, я блинов испекла, варенье вот малиновое, чай с мятой, садись… – баба Маша просто светилась. Дед обнял меня, и не отпускал несколько секунд. Денчик уплетал блины за обе щеки.
– Ой, сынки, как жаль, что уезжаете. Вы уж возвращайтесь поскорее… – по лицу деда катились слезы – я сейчас, гостинцев красавицам вашим передать надо… – накинув тулуп, дед исчез.
– Молодец, уважил старика, а говорил, не сможешь… – она поставила передо мной кружку с чаем и блюдце с вареньем. – И ты похож, и все…
– На кого похож? – я явно что-то пропустил.
Мария растерялась.
– Баб Маш, да не обращайте внимания, они, «творческие», все немного того… – наш друг сделал характерный жест около виска.
Вспомнив последний разговор с женщиной, я пошел в большую комнату. На еще вчера свободном месте висела картина, правда, без рамки. На ней пять мальчишек с моста кидают хлеб огромным рыбам, в отдалении стоит еще не пожилая супружеская пара. За мостом кроваво-красное солнце, играет всеми цветами радуги на александритовых крыльях летящего ангела. В углу моя старая подпись и год – две тысячи шестнадцатый.