Он хотел уйти и даже сделал несколько шагов, потом, что-то вспомнив, обернулся:
– Сэл, ты не хочешь выступить защитником? А? Одному мне будет неудобно давать самому себе слово.
Саломея отказалась. Сказала, что это не её работа отправлять людей на тот свет.
– Как знаешь, – сказал кэп. И буркнул, что теперь сам чёрт не поймёт где свет тот, а где этот.
В камере мы пробыли недолго. Я попросил Руперта показать руку, и мы увидели всё тот же кровоточащий обрубок. Казалось, палец отрубили пять минут назад. Я со значением посмотрел на Сэл: "Два дня прошло, а рана свежая!", напарница нахмурилась. Спросила, не вспомнил ли Руперт ещё что-нибудь. Какую-нибудь мелочь: имя парня, угощавшего коктейлем, или как он возвращался в каюту. Быть может, он кого-то заметил? Или его видели?
Руперт покачал головой. Покачал и вздохнул, словно нашкодивший ребёнок. Я аж зажмурился от злости: парень одной ногой (вернее головой) висит в петле и при этом вздыхает, будто ему грозят пальчиком!
– Соберись! – попросил я. – В четверг суд и капитан твёрдо намерен вздёрнуть тебя на виселице. Поможет только чудо… или твёрдое алиби.
Он ничего не ответил.
На верхней палубе стали возводить гильотину. Передумав, капитан объявил, что Руперт Строуберри будет умерщвлён посредством отделения головы от тела. Когда его спросили, почему так? Ведь подданные её величества имеют право на пеньку и мыло, капитан ответил, что хочет твёрдо знать, что белый свет избавился от насильника: "Отрубить голову, швырнуть её за борт… скормить труп акулам – только так я буду уверен, что приговор приведён в исполнение".
Два последующих дня (вторник и среду) дул штормовой ветер. Белые искры солёной пены взметались до верхней палубы и замерзали – фальшборт покрылся бугристой ледяной плесенью.
Строить гильотину вызвался четвёртый механик, Дик Корсби.
– Я так разумею, сэр, – Дик мял руками фуражку, волновался, – у меня это лучше получится. Я два года работал на литейном заводе. Видел подобные машины, – он показал, как движется нож гильотины. – Только на заводе они рубили железные прутья.
Механика ждала дома жена и маленькая дочка. Девчушке было всего три годика. "Но ведь когда-то она вырастет, – рассуждал Дик. – И станет красавицей… И не для того мы с Мэри её пестуем, чтобы какой-то ублюдок… Как у него только рука поднялась?"
Дик попросил в помощь трёх нигеров – чтобы работа быстрее спорилась. Капитан дал четверых: "Только смотри, Корсби, чтобы всё прошло гладко, я не хочу давать поводов для насмешек. Эти итальяшки могут опозорить "Герольд" на всю Америку".
Я поднялся, посмотреть, как идёт работа. Нож (кусок листовой обшивки) ещё не установили, он лежал рядом, поблёскивая заточенным краем. Возвели только опорные конструкции. Со стороны могло показаться, что здесь строят развлекательный парк: на эту угловатую ржавую арку повесят цветастое сидение… или даже целую лодку - богатые господа из первого класса смогут катать своих дам, раскачивая их на качелях до небес. "До небес не уверен, – возникла мрачная мысль, – а в преисподнюю один чудак точно прокатится".
Ко мне подошла дама в котиковом манто, она держала на руках собачку. Сказала, что её зовут леди Уитни, и что её муж владеет автомастерской и заправочной станцией. Подала руку, видимо ожидая, что я её поцелую. Я поцеловал. Спросила, когда будет казнь, и больно ли это? отрубить голову.
– Всё зависит от остроты ножа, – ответил я.
Дама пожелала, чтобы нож был тупым: "Преступник должен получить по заслугам". Стало неприятно от такой неприкрытой злобы, и я, сделав вид, что занят делом, отошел в сторону.
Однако не столько ненависть к насильнику удивляла, странно было другое: все на "Герольде" были уверены, что Руперт виновен и что его следует умертвить. "Но ведь суда ещё не было! И даже следствие не закончено!"
Небо вдруг глухо заворчало, треснуло. Из образовавшейся прорехи с сухим оглушительным грохотом вырвалась молния, вошла в воду поблизости от борта. Сильно завоняло озоном. Я стоял как раз напротив конструкции, смотрел, как Корсби и его помощники возятся с креплением перекладины. В кратком ослепительном свете я увидел страшную… "Нет, этого не может быть!" Картинка была настолько странной, что я списал увиденное на игру своего воображения. Решил, что разум мой перетрудился – слишком много событий произошло за последние дни.
Сэл сидела в каюте, над чем-то размышляла. В её стакане плескался виски, в пепельнице дымилась сигарета – столбик пепла длиною в дюйм висел на кончике. Я подсел рядом, взял её за руки. Она подняла на меня взгляд. Я всегда обожал рассматривать её глаза - большие серые в мраморных прожилочках.