– Здравствуй, Коб, – сказала она. – Как дела?
Она была пьяна.
– Не очень, Саломея. – Я назвал её полным именем, и это означало, что я сержусь. – На верхней палубе строят гильотину. Мне кажется, пассажиры линчуют Руперта до суда.
Сэл махнула рукой: "Какое это имеет значение? До суда или после… путь у него один".
– Ты так ничего и не понял.
Я встал, прошелся по каюте. Сказал, что этот отрубленный палец не идёт у меня из головы. Предложил отыскать моряков, что выловили фурию.
– Какую фурию? – Сэл печально рассмеялась. – Ты как ребёнок, Коб!
Саломея спросила, не было ли у меня в последнее время синяков или ссадин. Переломов или порезов. Я напряг память.
– С неделю назад я ударился о шпангоут. Был огромный синяк, я даже вывихнул плечо.
– И что? – спросила Сэл. – Ты обращался к врачу?
– Нет… – я попытался вспомнить обстоятельства. – На следующий день всё прошло. Будто ничего и не случилось.
– Вот именно, Коб! Вот именно!
– Но Руперта укусило чудовище! – вскричал я. – В этом суть! Такие укусы не заживают!
Криво улыбнувшись, Сэл выплеснула остатки виски себе в рот.
– Коб, очнись! Тебя не замечает капитан, твои раны исчезают на следующий день, ты можешь неделями не есть и не пить… Коб!
Я припомнил, когда ел в последний раз. Это было два дня назад. "Ну и что? У меня плохой аппетит". Сказал об этом напарнице, она только отмахнулась. "Ладно. Сам всё поймёшь!"
Утром в четверг звонили в колокол. Вместо положенных трёх ударов, дневальный прозвонил четыре раза. Звук судового колокола – и в обычные дни неприятный, - сегодня казался особенно резким и пронзительным. "Герольд" дрейфовал в тумане. Четыре звонких удара пронеслись по каютам и трюмам, угасли в плотной белой пелене.
Капитан хотел устроить судилище в банкетной зале, но она оказалась слишком мала для всех желающих. Пришлось выносить столы и стулья на верхнюю палубу. Судить под открытым небом.
С неба трусило снежком. Гильотина стояла на возвышении, покрытая тоненьким белым покрывалом. "Как Голгофа!" – одобрительно прокричал кто-то из пассажиров, очевидно, намекая на скорое распятие. Негр, помощник Корсби, похвастался, что это он её строил: "А нож точил Джим. Он сильно старался, правда, Джимми?" Джимми подтвердил, что это святая истина, и что таким ножом можно запросто побриться: "Руперт даже не почувствует, как окажется на небесах". Вмешалась старушка в синем пальто: "Что ты мелешь, нехристь? – она замахнулась на негра клюкой. – Насильники попадают в ад! Пусть он сгорит в преисподней!"
Присяжные нашлись без особого труда. Даже безумный Оливер пожелал оказаться среди двенадцати избранных. Капитан отвёл его кандидатуру.
Присяжным, как и положено, отвели места сбоку, у фальшборта. Напротив уселись зрители. Клетку для подсудимого установили в центре. Капитан приказал поставить свой стол у подножия гильотины. "Так будет символично".
Привели Руперта. Я с удивлением заметил, что он бос. Спросил об этом Саломею, та ответила, что отсутствие ботинок – меньшая из его неприятностей.
Капитан ударил в стальную чушку слесарным молотком (деревянного на судне не нашлось) и объявил суд открытым. Первым заслушали свидетеля обвинения.
– Маурицио Бартоломью! – громко произнёс капитан. – Что вы можете рассказать по сути данного дела?
Отец Долли сидел в первом ряду, услышав своё имя, он поднялся и сделал два шага вперёд. Это был высокий, узкий в плечах мужчина. Он простудился, а потому часто подносил к лицу платок и вытирал слезящиеся глаза.
Дон Бартоломью рассказал, как его дочь отправилась прогуляться по кораблю. "Одна? – выкрикнул голос из толпы. – Вы отпустили Долли одну?"
- Не-ет, – Бартоломью тянул гласные на южный манер. – С ней пошел Марко, он должен был присматривать.
– И что? – спросил тот же любопытный голос.
– Не понимаю, – дон зябко поёжился, поднял воротник. – Вы спрашиваете, почему Марко оставил Долли? Или как я наказал его за это? Его бросили за борт. Я лично вспорол ему брюхо, чтобы рыбам было приятнее.
По рядам побежал гул, капитан крякнул и ударил в наковальню: "Тихо!"
– Ты! – палец кэпа указал на любопытного пассажира. – Ещё раз вякнешь, и я прикажу тебя вывести!
Дон Бартоломью продолжил. Он не сказал ничего нового: Долли гуляла по судну, потом исчезла. Вернулась через три часа, радостно щебетала о милом мужчине, с которым она играла в паровозики. Показала кольцо.
– Это кольцо, сэр? – капитан показал улику.
– Да. Это оно.
Я посмотрел на Руперта и увидел, что он тоже смотрит на меня. Смотрит и улыбается, но эта улыбка… она мне не понравилась. Выжидательная такая улыбочка. Будто парень ждал, что сейчас я встану и двумя весомыми словами докажу, что он невиновен. Но я не мог этого сделать, не было у меня таких слов.