Пожилой мужчина, сидевший рядом, повернул ко мне своё брыластое бульдожье лицо и сказал, что весь этот фарс бесполезен и глуп, как пробка из коркского дуба: "Сегодня паршивая погода, и я наверняка заработаю инфлюэнцу. Равно, как и половина здесь сидящих. Зачем мучить себя? По-моему, всё уже решено". Он кивнул в сторону гильотины.
Капитан вызвал Саломею Иствуд, объявив, что это свидетель защиты. Сэл бросила на меня краткий взгляд и стала пробираться между рядами.
– Вы проводили расследование, – сказал капитан, – объявите суду, удалось ли вам обнаружить доказательства непричастности мистера Строуберри к преступлению?
Сэл покачала головой.
– Отвечайте словами!
– Нет, сэр! У подсудимого нет алиби.
– Я так и предполагал!
Молот капитана в третий раз ударил в наковальню. Я вскочил и вскинул вверх руку: "Есть! У него есть алиби!"
Капитан приподнялся над стулом, двумя руками опёрся на стол. Стал похож на огромную человекоподобную обезьяну в мундире и капитанской фуражке. Мой возглас он проигнорировал.
– Учитывая совершеннейшую очевидность виновности подсудимого, – рокотал капитан, – а также принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я прошу присяжных голосовать немедленно! Прямо здесь! Кто считает Руперта Строуберри виновным, поднимите руки!
Я бросился вперёд, кричал, хватал людей за одежду, говорил про откушенный палец, про алиби. От меня отшатывались, как от чумного. В этом театре абсурда я оказался лишним персонажем. Внимание всех без исключения зрителей было приковано к присяжным. И они чувствовали свою значимость, упивались ею. Медленно, словно после тяжкого обдумывания, руки стали подниматься вверх. Наконец, их стало двенадцать.
– Единогласно! – прорычал капитан. – Присяжные не нашли поводов для обоснованных сомнений и признали подсудимого виновным! – Палец указал в сторону клетки. – Как верховный судья этого судна, я приказываю привести приговор в исполнение! Немедленно!
Словно по команде толпа поднялась со своих мест, загудела, двинулась вперёд. В минуту образовался живой коридор между клеткой и гильотиной. Сквозь прутья решетки потянулись руки, каждый хотел ухватить живого ещё покойника. Руперт (мне показалось, он не до конца понимает, что происходит) отшатнулся, взгляд его безумно заметался по лицам. Лязгнул замок, две пары рук грубо схватили бедолагу.
Джентльмен в норковой шляпе крикнул мне в ухо: "И это правильно! Нечего тянуть. В конце концов, все заключённые содержатся на деньги налогоплательщиков". Мой кулак врезался умнику прямо в зубы.
Негр-помощник взлетел на перекладину гильотины, проверил механизм и крикнул, что всё в порядке.
В это время Руперт расплакался. Я думаю, он только теперь сообразил, что это конец.
– Я не хочу! Не хочу! – беспрерывно повторял он. – Я не буду!.. Простите… простите меня!
По щекам текли слёзы, рот пузырился алой пеной – в ужасе Руперт прикусил язык и даже этого не заметил.
– Нет! Я не насиловал! – над океаном полетел безумный вопль.
Руперта привязали к поворотному столу (когда-то это была дверь камбуза), опустили голову в округлую выемку. Дик Корсби в этот момент наверняка подумал, что он здорово всё рассчитал – шея легла, будто влитая.
Здесь обнаружилась промашка: суд в спешке не позаботился о палаче. Некому было дёрнуть за спусковую верёвку.
Повисла долгая, страшная в своей безысходности пауза, пассажиры переглядывались. Во взглядах появлялись человеческие чувства – звери вновь становились людьми. Руперт скулил, как избитая собака, из его носа и рта текли струйки слюней.
– А… чтоб вас всех! – вперёд шагнула Саломея и, прежде чем я сообразил, что она собирается делать, моя напарница спустила нож.
Отрубленная голова замерла, скользнула по окровавленному металлу, упала и, подпрыгнув, как тыква, покатилась по палубе.
…Ощущение было такое, будто это меня казнили – ударили чем-то тупым по затылку, и череп мой раскололся. Я увидел мир другими глазами. Голова подкатилась ко мне, но это не была голова Руперта. Вернее, была… и не была. У моих ног лежал кусок плоти с обгоревшими волосами, обваренная кожа сползла со щёк, правый глаз вытек – эта голова была мертва уже много дней.
Я поднял глаза и увидел, что меня окружает толпа подобных Руперту… людей? Или это не люди?
Я зажмурился, ударил себя по щеке и морок слетел - пассажиры вновь стали людьми, они радостно орали, что насильник получил по заслугам, и что честь девицы восстановлена. Капитан пожимал руку Маурицио Бартоломью. И это выглядело отвратительно.