Ноги унесли меня от места казни, и я не видел, что сделали с телом. Вероятно, как и собирался капитан, скормили рыбам.
Весь оставшийся день я бродил по "Герольду". Временами новое зрение проявлялось, и я повсюду видел ржавый опалённый металл, обгоревшие тела и лица.
Взошла луна и мне вдруг страстно захотелось искупаться. В последний раз. Саломея нашла меня, когда я развязывал галстук.
– Ты как, Коб? – спросила она. – Судя по ошарашенному виду, ты наконец-то понял.
Во время пожара погибло большинство пассажиров "Герольда". Из двенадцати спасательных шлюпок на воду спустили только три. Две первые перевернулись сразу, сказала Сэл. Что стало с третьей – неизвестно. Вероятнее всего, капитан прав – акулы завершили то, что не смог сделать огонь.
– А сколько осталось живых? – допытывался я. – На "Герольде"?
Я смотрел на Саломею и не мог понять… какая она? Или моё новое зрение не справлялось, или она не менялась.
– Шесть человек, – ответила она. – Капитан, радист, второй помощник, четвёртый механик и кок.
– Это пять, – посчитал я.
– Про шестую догадайся сам.
Она пошла вдоль борта. Ветер играл её кучеряшками, раздувал капюшон. Луна сияла, как оглашенная. Такая же луна светила, когда мы отплывали из Саутгемптона. Я помню, как жаждал увидеть новый мир, радовался, что рядом со мной такая девушка.
Саломея продолжила:
– Четвёртый механик, кок и я умеем общаться с… с вашими. Остальные живые – нет.
– Чёрт побери, – мне захотелось расплакаться. – Сэл, попридержи коней. Есть новости, к которым нужно привыкнуть. Дай мне минутку.
Всё же я разрыдался. Захлюпал, как девчонка. Она взяла мою голову, погладила по щеке, приговаривая, что любит меня. И жизнь на этом не кончается.
Хотелось бы мне верить.
Если кратко, я – покойник, сгоревший при пожаре. Именно поэтому меня не замечал капитан, поэтому мои раны заживали, как на собаке – как на покойнике, поправила Сэл, – поэтому я не нуждаюсь в пище… Разве что по привычке.
И таковых большинство на этом судне.
Люди просто привыкли жить, сказала Сэл. Им легче принять тот факт, что они дрейфуют в океане и ждут помощи, чем признать, что они уже мертвы.
– А Руперт? – спросил я. – Зачем казнили его?
Она улыбнулась и спросила, верю ли я в существование фурий. Вместо ответа я попросил её сходить со мной в камеру.
– Зачем? – спросила она.
– Не знаю, – искренно ответил я.
В комнатке ничего не изменилось. Стопка вёдер в углу, швабры и тряпки – когда-то уборщицы здесь хранили свои "сокровища".
Под узкой импровизированной койкой валялось одеяло.
– А зачем ему одеяло? – спросил я.
– По привычке, – ответила Сэл. – Ты же бреешься каждое утро.
– А если я брошу?
– Щетина останется, как в ТОТ день.
– Понятно.
Я поднял одеяло, осмотрел со всех сторон. Спросил, почему здесь так воняет? Мышь сдохла?
– Крысы, Коб, – поправила напарница. – На судне водятся крысы.
В углу, под самым потолком виднелось вентиляционное отверстие. Я выкрутил винты, сунул руку. Вытащил замызганный платок с монограммой "Р.С." – Руперт Строуберри.
В платке лежал короткий окровавленный нож и восемь отрезанных пальцев.
С минуту я пялился на свою находку, затем спросил:
– Зачем он это делал?
– Зачем? – переспросила Сэл. – Понять нетрудно. Он сочинил легенду про фурию и, чтоб подтвердить эту версию, каждый день отрезал себе палец.
Меня передёрнуло.
– Так значит он… виновен? – Сэл кивнула. – Он с самого начала был виновен? И ты это знала?
– Это все знали, Коб. Все, кроме тебя. Только ты пытался спасти парня, и он на тебя рассчитывал.
– Нет, здесь что-то не так… Извини, Сэл, ты не могла бы уйти? Мне нужно побыть одному.
Саломея пожала плечами – Как знаешь! – и ушла, я остался в комнатушке один. Швабры, вёдра, я и отрезанные пальцы, от которых скверно воняло. "Тут что-то не так! – я был твёрдо уверен. – Что-то не так! Не стал бы Руперт каждое утро терпеть адскую боль, не будь для этого веских причин".
Мысленно я начал прокручивать все события последних дней. Шаг за шагом, от первой встречи с капитаном, когда он поручил Саломее расследование и до самой последней точки… стоп! Что-то не сходится… Что именно?
Я опять вернулся к началу. Ещё медленнее, ещё подробнее.
Всё встало на свои места, когда я вспомнил, как капитан пожимает руку Маурицио Бартоломью. Ключик нашелся.
Я застал напарницу в каюте, попросил о последнем одолжении.
– Мне трудно просить тебя, Сэл, – я боялся ненароком взглянуть в зеркало. Боялся увидеть там обгорелого монстра. – И всё-таки… сделай мне одолжение. Сейчас ты пойдёшь в каюту капитана, и расскажешь ему вот что…