Я рассказал Саломее свои умозаключения. Когда закончил, она спросила:
– Зачем? Всё кончено, Коб.
– Я собираюсь уйти, любимая. Позволь мне закончить это дело. Хотя бы его.
При свете свечи капитан читал газету. После пожара сохранились две газеты, капитан читал их по очереди.
– Здравствуй, Саломея. Не спится? – не спрашивая согласия, капитан принёс второй стакан, плеснул в него рома. – Как тебе сегодняшнее представление? По-моему удалось.
– Я как раз хотела об этом поговорить. – Сэл пригубила. – Зачем вы это сделали, кэп? Хотелось позабавиться с девчонкой?
Капитан поперхнулся:
– Что ты городишь?
Саломея продолжила:
– Дон Бартоломью вам не нравился с первого дня. Он был вонючим итальяшкой, – Сэл, похоже, скопировала интонации капитана, – и вы нашли способ ему насолить. Долли – вот слабое место Маурицио. Но как до неё добраться? Как отвести от себя подозрения? И тут вам подвернулся простак Руперт. Вы обещаете вернуть ему семью…
Признаться, это было слабое место в моей теории. Я был уверен, что капитан давил на Строуберри через его семью, но как? Взял в заложники? Обещал вернуть? Оживить? Этого я не знал наверняка.
Капитан промолчал, и Сэл поняла, что попала в точку.
– Кроме того, вы обещали Руперту поддержку – двух следователей, которые должны отыскать и доказать его алиби. – Саломея подняла стакан, посмотрела на свет. – Замечательный ром!
– К дьяволу ром! Что тебе известно?
– Вы изнасиловали Долли и оставили ей кольцо Руперта. Нас отправили на поиски несуществующего алиби, и стали готовить обвинительную речь. Вы замечательно сыграли роль судьи.
– Нас? Почему ты говоришь нас? Я отправил тебя одну.
– Именно здесь вы и прокололись. Вы убедили всех, что не видите призраков и не умеете с ними общаться. Но на суде вызвали в качестве свидетеля Маурицио Бартоломью.
– Это ничего не доказывает, детка, я просто назвал его имя.
– А после казни вы пожали ему руку, – Сэл рассмеялась. – Или это тоже случилось "просто"?
Глаза капитана превратились в щёлочки:
– Как знать, дорогуша.
Не торопясь, с подчёркнутым спокойствием, капитан отодвинул газету, под ней оказался кольт тридцать восьмого калибра. Кэп взял его и направил на Саломею.
– Игрушка не слишком мощная, – капитан говорил о кольте, – но вышибить мозги хватит.
Он хрустнул курком.
– В такие моменты дают последнее слово, – кэп хмыкнул. – Прости, никак не отвыкну быть судьёй. Скажи… – он задумался, – а на что ты рассчитывала, явившись ко мне? На моё раскаянье?
Около двери произошло движение, к столу приблизился дон Бартоломью.
– Она рассчитывала на меня.
Следом за доном в каюту вошел я.
Ни слова не говоря, капитан повернул пистолет и дважды выстрелил в итальянца. В комнате запахло порохом, я ослеп от вспышек и зажмурился.
– Бесполезно, капитан, – голос итальянца звучал спокойно и даже насмешливо. – Я уже давно понял, во что превратился. Меня не провести, как Руперта.
– Да? – капитан не утратил хладнокровия. – Тогда я убью её.
И выстрелил в Саломею.
Меньше всего мне хотелось, чтобы дело обернулось вот так. Я проклинал капитана, ненавидел себя, упрекал дона Бартоломью. К чему был нужен этот драматизм? Почему нельзя было просто войти и задушить мерзавца?
– О чём ты думаешь? – спросила Сэл. Её голос был едва различим среди грохота волн.
Я вынес её на воздух, положил на палубу, зажал двумя руками рану. Она улыбалась.
– Молчи милая, молчи. Я найду аптечку… бинты. Ты будешь жить.
– Ты ничего не понял, Коб. Я не хочу жить без тебя.
– Это неправильно, Сэл! – кричал я. – Как ты не понимаешь? Ты должна жить! Ты…
Её дыхание остановилось. "Если мир катится к чёрту, – разобрал я последнюю фразу, – я не хочу в нём оставаться".
Трава по пояс
Два раза дёрнуло, что-то ойкнуло в колёсах, и поезд тронулся.
"Вот и замечательно!" – Николай Сергеевич потянулся и зевнул. Теперь можно было расслабиться: купе досталось ему одному. Возможно попутчик его "люкса" опоздал, возможно, забыл выкупить билет или… да мало ли вариантов? попал под машину – кто застрахован? Главное, что теперь два дня можно чувствовать себя человеком. Без оглядки на какого-нибудь соседа.
Первым делом Николай Сергеевич переоделся в домашнее, потом вынул из саквояжа диск с любимой музыкой, вложил его в стереосистему. Зазвучал скрипичный концерт Вивальди. Дирижируя указательным пальцем, Николай Сергеевич откупорил бутылку коньяка и плеснул в гранёный стакан на полдюйма. Хрустальный бокал лежал в саквояже, но был особый шарм пить элитную французскую карболку из гранёного.