Спустя мгновение опять изрек:
— Здесь живу я; вон, крыша избушки видна. Смотрю, сидит красавица печальная: авось, заблудилась?
Волхв! Как будто Перун поразил молнией своей. Уж не он послал ли мне колдуна-чародейника, хранителя знаний народных, что слово несет прямо от неба — да в сердце?
Ой, Доля моя! Ой, пряха-Марена! Не случайно так сплела ты нить судьбы моей...
Переодела я правый лапоть на левую ногу, а левый — на правую, да смотрю на гостя волохатого****. Но смеются искорки глаз его: нет, видно, не Леший! Пусть все равно не до конца верила я, что не хитрый хозяин леса передо мной.
— Нет, дедушка, не заблудилась, — робко отвечала я.
— Да только отчего слезы?
И пригласил странный путник меня к жилищу своему, а отказывать негоже: почем знать, не в самом деле Леший ли? А бывает и так, что сами боги людскую личину надевают и проверяют соблюдение своих заветов... Разве можно гневить их?
Избушка и вправду стояла неподалеку, неприметная среди листвы. Этому и обрадовалась я: все слыхивали, что Лешие в берлогах живут. А здесь и Домовой свой есть: перешагивая порог, мысленно к нему за помощью обратилась я.
Уютно внутри было, спокойно. Прежде всего протянула я руки к огню, как бабушка учила, заручаясь поддержкой всего дома. И бояться нечего.
— Не суди, девица, что от людей живу далеко. С тех пор, как отреклись люди от богов наших, новоселье справить пришлось. Вовек верен своим богам останусь я.
— Остались ли они, боги наши? Слышат ли нас? — опять всхлипнула я, вспоминая лада моего.
— Слышат, внучка, всех они слышат... — ласково проговорил старик: он стоял спиной, возился с травами. — Да о чем же просить тебе? Без надобности богов не тревожат.
Поведала я со слезами историю свою... Выслушал волхв внимательно, устремив на меня свои светлые очи. А светлые они во всех смыслах: водянисто-серые, излучающие тепло и покой. Вручил старик чашу с отваром, сказав, что это успокоиться поможет. И долго, долго молчал.
— Вот что, девица. Ступай домой да не беспокойся ни о чем. Объявится суженый твой; ты богов наших чтишь, не обойдет тебя стороной их взор. Ступай, милая.
Я поднялась было, чтобы уйти, поставила нетронутую чашу, но на миг промелькнула в голове чудная мысль...
— Дедушка! Ты волхв ведь... Так помоги мне до богов достучаться.
Слышала я о жертвах давно, что приносят их, когда беда приходит, и каждому богу она своя, а посему прошептала, будто о чем-то сокровенном:
— Знаю о жертвах я. Мы Рожаницам жертвуем сыр, молоко; подскажи, что же Перуну нужно? Помоги мне обряд провести.
Усмехнулся гостеприимный хозяин, невесело так.
— Да что же ты можешь богам предложить?
Задумалась я, но думала недолго, назвав самое ценное, что могла отдать. Пусть останется в чужой стороне лада мой, пусть другую жену найдет — да только жив будет. Ничего не пожалела бы для этого.
— Жизнь. Свою жизнь, - твердо назвала я цену.
— Зачем же богам твоя жизнь? - старик смотрел серьезно, пронизывающе, заглядывая в самую душу. - Не надобно этого. Ступай с миром.
— А что надобно? Помоги, дедушка! - взмолилась я. И неожиданно волхв согласился.
— Не смею я твоему выбору перечить; как порешила — так и будет. Не мне стоять между тобой и богами. Да только предупреждал я тебя, девица, что не надобны богам твои жертвы.
Но я твердо стояла на своем:
— Расскажи же, дедушка, что нужно для того, чтобы наверняка боги услышали?
— Самой пойти к ним, - нехотя, словно насильно, поделился тот.
— Да как же... из рода уйду? Извергнусь? - при одной мысли содрогнулась я. Это значит — проклятие нажить. Да разве возьмет меня в жены суженый, посрамленную?
— Хм, - многозначительно рек волхв. Но добавил: - Нет, способ есть один, как и здесь быть, и в другое место отправиться. Да только готова ты стать двумя частями вместо единого целого?
Не поняла я тогда слов старика, но согласно кивнула: готова была на все, что угодно. В тот же час осторожно, медленно налил волхв воды в большую чару да поставил передо мной, приказав глядеться туда; на шею мою надел оберег костяной. Гляделась я в отражение, долго гляделась, пока вновь не показалось гадальное видение; отшатнулась тогда я от чаши, как от огня, увидев полные тоски зеленые глаза с красным пятнышком.
— Пройдет этот день и эта ночь; на следующее утро сними с шеи оберег да порви шерстяную нить его. Станешь ты двумя вместо единого; обожди до ночи, а там, в канун Перунова дня, отпусти вторую себя на волю, дабы шла она на юг к Великому древу, оттуда — по Звездному мосту в светлый Ирий. Там боги верно услышат тебя. Да только вновь предупреждаю я, что не надобны богам твои жертвы, - так рек волхв.