Глаза у нее смеялись. Светло-карие, почти желтые, но красивые.
Владимир наклонился и поцеловал ее – тянулся к губам, но она позволила поцеловать себя только в щеку. Пахло от нее болотными травами, тиной и лесом.
Она была совсем не в его вкусе. Невысокая, полноватая. В каком-то рябом платье с белой блузкой, темно-рыжая, с лягушечье-бледным лицом, усеянным веснушками. И не моложе сорока, хотя для сорока она, пожалуй, превосходно сохранилась. Нет, не такие женщины нравились Владимиру…
И все-таки он за этот короткий миг поцелуя понял, что всю жизнь любил и искал именно ее.
– Кто вы? – спросил он шепотом. – Вы из Мышкина?
– Здешняя я, – женщина помедлила, – царица.
– Царица? Это как?
– Солнечные пятна видал? – она пальцем указала на свои веснушчатые щеки. – То знак моего царска достоинства. В моем-то царстве солнце только царей да цариц трогает! Ну так что, берешь меня в жены?
– Беру, – без колебаний ответил Владимир. – Едемте со мной в Питер, а? У меня там квартира… Я собаку заведу и кота, и вас на работу устрою, у меня друг…
– Пошто мне твои хоромы, – хмыкнула «царица». – Нет, царевич. Сроку я тебе даю до весеннего Дня Живы. Коли ты слова своего не забудешь – стану тебя в тот день ждать в этот же час. А коли забудешь – значит, так тому и быть.
Зловещая усмешка, проскользнувшая по некрасивому лягушечьему лицу, явственно показывала: чему быть, того не миновать…
– Не забуд… э… подожди… те, – в несколько приемов выговорил Владимир.
«Царица» шагнула в сторону – и будто пропала. Только скакнула в сторону и исчезла в мутной болотной воде огромная зеленая лягушка…
***
Обыденность подхватила Владимира, завертела и понесла.
С тех пор он еще несколько раз навещал деда. Дед сильно постарел, сдал, но упорно храбрился: ловил рыбу, занимался крольчатником и огородом. На Новый год Владимир привез ему тулуп, а дед сшил ему для машины меховой полог из кроличьих шкурок. В лес Владимир больше не ходил, зато пытался осторожно расспрашивать соседок о «царице».
Он не сомневался, что женщина из местных разыграла его на болоте. Вот только забыть ее никак не получалось. Знакомясь с молодыми и симпатичными девушками, Владимир прикрывал глаза – и перед ними вставало бледное, лягушечье, веснушчатое лицо. И рука, сжавшая его арбалетный болт, – узкая, точно выточенная из полупрозрачного белого агата, и с перепонками между пальцами. Или это ему показалось? Ни одна длинноногая красавица не могла похвастаться такой величественной, истинно царской осанкой, такой гордой посадкой головы, такой надменной и простой манерой говорить…
В новогоднюю полночь, вынеся фейерверк на двор, Владимир поймал снежинку на варежку, помедлил. Из дома послышался бой курантов и поздравление Президента – дед включил старый телевизор на всю катушку. Снежинка не растаяла.
Значит, она меня дождется, решил Владимир.
Позже спросил у приятеля, историка по образованию, что такое «День Живы».
– Чудак, да это ж Бельтайне! Вальпургиева ночь, только у славян, – удивился тот. – Первое мая. Хе-хе, день международной солидарности нечистой силы!
Вот и прекрасно, подумал тогда Владимир, я все равно обязательно бы деда навестил. Как не навестить. Последний оставшийся в живых родственник… Как раз познакомлю их.
В доме у него теперь весело лаял щенок – ирландский сеттер по кличке Бим, в честь любимой книги детства, а позже к нему присоединился котенок. Владимир подремонтировал квартиру и купил кое-какую мебель, обустраивая быт для будущей жены. Жалел он только об одном, – что не спросил ее имени.
И вот апрель добежал до конца, звеня в веселой суматохе проснувшейся весны…
С рюкзаком, сумкой с гостинцами для деда, арбалетом в чехле и коробочкой с недавно купленным обручальным кольцом Владимир вышел из электрички.
Полустанок после зимы, вытаяв из-под снега, показался ему еще более запущенным. Прямо на растрескавшихся плитах лежала мертвая лисица, а в самом конце – куча тряпья, или мешок, или…
– Бим, – окликнул щенка Владимир, – фу!
Судя по тому, что «мешок» никак не отреагировал на заполошно лающего Бима, это был или действительно мешок, или останки бомжа. В любом случае, Биму рядом с ним делать было нечего.
Мурку Владимир оставил на попечение соседки.
Проселок окончательно раскис. Еще немного – и он зарастет травой, и уже никто не вспомнит, как пройти к деревне Мышкино. Разве что Владимир и родственники оставшихся пяти старушек изредка будут навещать их могилки на заросшем сельском кладбище.
С этой невеселой мыслью Владимир постучался к деду.