– Понимаете, какое дело… – мял полупрозрачные пальцы отец Георгий. – Я сам-то здесь как месяц, и многого не знал. Сам в голову и душу злые мысли допустил на того человека, в милицию его сдал, а там уж и разобрались. Это бездомный, бродяга. Скитается от монастыря к монастырю, из города в город, то там поживет, то здесь, помогает, самую грязную работу исполняет. Никогда не прикладывается к кресту и иконам, говорит, недостоин. А в милиции, как оказалось, он личность известная. И не только в нашем городе.
– Что? Судимый? – почти утвердительно спросил я.
– Нет, – отвечал настоятель. – Просто многим не нравилось, что он в храм заходит и с иконами разговаривает, сидит, смеется, потом плачет, потом подходит к алтарю, на колени падает и так всю службу. Что греха таить, такое рвение пугает прихожан, они перестают ходить, пожертвования уменьшаются... Кому ж понравится. Вот и вызывали правоохранительные органы. В милиции его прозвали Афганцем.
– Афганцем?
– Да. Мне в отделе рассказали о нем, и я не стал заявление писать. Рука не поднялась. Его имя Ефимов Сергей, он военврач, был в Афганистане. Из всего отряда только он один и выжил, смог из плена сбежать. С ним еще брат служил, так ему на его глазах паяльной лампой лицо сожгли за то, что тот отказался крест нательный снять и веру иную принять. Верующим был, Царствие ему Небесное, – вздохнул батюшка и перекрестился, – а вот Сергей согласился, смалодушничал… Снял крест, плюнул… Конечно, после такого психика пошатнется. Вот он и начал всем рассказывать, что то Бог его веру проверял, а он его предал и шанс на прощение упустил. А в пятницу убили его… – после паузы сказал священник и опять перекрестился.
– Как убили?! – испуганно выкрикнул я.
– Подростки местные. Поймали, думали, он бомж, да и стали издеваться, а он-то им все про Бога говорил да улыбался. Когда издеваться надоело, они две доски из забора выломали, крест сделали да и прибили его.
Сердце у меня забилось с такой силой, что я испугался, как бы не загреметь снова в больницу, и это в лучшем случае.
– Прихожанка одна, мать одного из... Сегодня приходила, плакала, – продолжал священник. – Говорит, что бесы в детей вселились, сами не знали, что творили, со злобой справиться не могли... А вы что так побледнели? Отмучился он, Царствие ему Небесное. На страстной неделе умереть, в страстную-то пятницу! Значит, Благодать ему Божья! – сказал батюшка и тепло улыбнулся.
Порыв ветра всколыхнул вишневые деревья, и невесомые лепестки закружились в колокольном эхе пасхального благовеста. Я сел на лавочку и заплакал. Плешивая кошка, та самая, вылезла из-под лавки, начала тереться о мои ноги и урчать. Я потрепал ее за ухом.
Я опоздал. Обидел человека, прошедшего через ад войны, вытянувшего меня с того света, и опоздал, потому что стыдно было прощения просить. А теперь не у кого…
– Хоть ты меня прости, – с горя прошептал я кошке и усадил на колени. Быть может, отмыть ее и домой взять? Дашка давно клянчила котенка...
– Деда, а почему ты плачешь? – подошла ко мне Даша и тоже погладила кошку. – Меня тот дядя послал. Он мне и сказал, что ты плачешь, и сказал передать тебе, чтобы ты не плакал и тоже его простил.
– Кто? Какой дядя? – утер слезы я.
– Ну, тот дядя, который тебя спас. Он такой красивый стал. И крылья у него такие белые и в золотых блестках, как у моего единорога, помнишь, которого ты мне подарил? И доспехи тоже красивые, все золотые, и весь он, как в солнце. А пахнет он молоком и овсяным печеньем. Деда, – на ухо прошептала мне Даша, – мне кажется, он Ангел.
– Где? Где ты его видела? – посмотрел по сторонам я.
– Он там стоял, у крестика, – она указала в сторону распятия. – А потом к нему подошли еще солдаты, такие же красивые все, из золота, обняли его и ушли. Он плакал, но улыбался. Я тоже расплакалась, потому они все были очень красивые и счастливые. Деда, я тут тоже прощения попросить хочу. Это я тогда на твои очки села и сломала. Ты же меня простишь?
Я посмотрел на Дашу и поправил пластиковые вишенки на хвостиках.
– Конечно. Я и так это знал, только все ждал, когда ты признаешься.
– И ты меня по-прежнему любить будешь?
– Даже еще больше. Только вот врать, Даш, нехорошо. Тем более, про Бога и про ангелов.
– Нет, деда! – воскликнула девочка, – Честно! Он подошел ко мне и сказал, что теперь все будет хорошо, потому что Боженька простил его. Он сказал еще, что он был последний и скоро Боженька будет с нами здесь, на земле. Что сегодня Благодатный Огонь не сойдет и дни мира сего сочтены. Но нам нечего бояться, потому что в нас остался их Свет, и все у нас будет хорошо!