— А ты, Гаврила, ближе к вечеру ещё две гранаты в город метни. Мол, пушкари без указу забаловали и покуражиться решили. Пусть Заруцкий с самозванцем думают, что у нас этаких гранат ещё много, раз на этакое баловство не жалко. Пошли в шатёр, бояре, — махнул я рукой своей свите. — Будем думать, что делать, если воры завтра не сдадутся.
Думали до самого вечера, споря до хрипоты и размахивания кулаками. Кто-то; Дмитрий Трубецкой и Михаил Татищев настаивали на штурме города, другие; Фёдор Шереметев, говорили об осаде Калуги, третьи; Дмитрий Черкасский и Фёдор Татев предлагали оставить под городом часть войска и идти на соединение с князем Скопином-Шуйским. Я же лишь кивал с задумчивым видом, не спеша принимать чью либо сторону.
Я ждал ночи. Именно под её тёмным покровом и должна была решиться судьба города, а вместе с ним, возможно, и судьба всей затеянной мною военной компании. Ожидал, рассчитывая на один из трёх вариантов возможного развития событий: вылазку, попытка прорыва, появления готовых сдать город изменников.
К вылазке мы были готовы. Между городом и зловредной пушкой, едва не спалившей город, были выставлены засеки. Туда же, с наступлением темноты скрытно подтянутся бойцы из отрядов Кердыбы. В засаде будет стоять тысяча Ефима. В общем, собственной кровью умоются защитники, если вздумают в этом направлении сунуться.
Вырваться из города тоже будет непросто. Те же засеки и чеснок напротив наиболее вероятных направлений прорыва, полки Кривоноса с заряженными мушкетами, пушки с приготовленной для боя картечью. И находящиеся в резерве кирасиры Тараско, готовые прийти на помощь на ставшим проблемным участке.
Эх! Если бы ещё Подопригора куда-то не запропал! Его отряд для этой цели больше подходит.
Для трёхтысячного отряда лёгкой конницы, направленного мной для снятия осады с Одоева, пять сотен ногаев стать проблемой были не должны. На стороне Якима было шестикратное численное превосходство, значительно более лучшая экипировка и вооружение, внезапность появления. На месте ногайского мурзы, на свой страх и риск сунувшегося в рискованный набег, я бы вообще постарался удрать, не принимая боя.
Плёвое, в общем дело. Но, между тем, по моим расчётам воевода должен был вернуться из-под Одоева ещё вчера. И до сих пор не объявился, заставляя всё сильнее беспокоиться.
Ну да, ладно. Об этом я буду думать уже завтра, когда здесь хоть что-то прояснится.
Лично я надеялся на третье развитие событий; появление изменника. ЛжеДмитрий II и Заруцкий ко мне на поклон, конечно, не придут. Понимают, что им в любом случае кроме плахи ничего не светит. Но вот военачальники рангом поменьше, после сегодняшней демонстрации новых зажигательных ядер, наверняка призадумались. Если допустить, что у меня их осталось ещё много, то при всей их убогости и малоэффективности, город обречён. Не научились ещё в это время, как с этакой напастью бороться. Горожане и сегодня возникшие пожары с большим трудом погасили. А значит, для некоторых самых ушлых и продуманных, настало время собственную шкуру спасать. Вот я и осмотрю, кто ко мне этой ночью на огонёк заглянет.
Ночной гость себя ждать не заставил, заявившись сразу после полуночи.
— Привели, государь, — выглянув на зов, вернулся в шатёр Никифор. — Своё имя не называет, таится.
— Пусть, введут, — зевнул я, сделав глоток горячего сбитня. О том, чтобы гостя тщательно обыскали, изъяв всё оружие, можно было не беспокоится. Никифор своё дело знал. — Посмотрим, что за птицу нам с Калуги ненароком занесло.
— Государь, — русоволосый мужчина лет тридцати одетый в богатую польскую одежду, едва переступив порог, тут же рухнул на колени. — Свою повинную голову на твой суд принёс. Вина за мной немалая. Если казнить повелишь — на то твоя воля, а коли помилуешь, живота не пожалею, чтобы лиходейство своё сполна искупить!
Ишь, шустрый какой. Сразу на свою помощь в овладении городом в случае прощения намекает. И в то же время отчаянный игрок. Вместо того чтобы гонца вперёд послать, сам ко мне прийти решился, свою голову на кон поставив.
— Ты кто таков будешь?
— Андрюшка то Просовецкий, государь, — выступил у меня из-за спины Борис Грязной. — Встречал, когда мы с дедом в Тушино за царицей-воровкой ездили, — добавил он, заметив мой вопросительный взгляд.
— Просовецкий, говоришь, — я едва не пошутил, с трудом удержавшись от фразы: «Хорошо, что не Прокитайский». — А ну, встань. Хочу посмотреть, каков ты из себя будешь, добрый молодец.
Вот ты, значит, какой, один из воевод тушинского вора, на пару с Лисовским проливший море безвинной крови. Правда, в этой истории, так порезвиться тебе уже не удалось, но в моих глазах вины с тебя это обстоятельство не снимает. И тут тебе не Романовы, при которых, вовремя переметнувшись, ты чин московского дворянина получишь и ещё три с половиной десятка лет проживёшь.