В дальнейшем сражение превратилось в перестрелку незрячих. Всё более нестройные залпы, грохот пушек, стоны, всхлипы, проклятия, всё это потонуло в плотной дымовой завете не дающей никакой возможности хоть что-нибудь рассмотреть. Сражающиеся стреляли наугад, просто направляя оружие в сторону, где предположительно находился противник и затем либо отступали назад, уступая место другим, либо падали, возводя уже третий оборонительный барьер из собственных тел.
— Пушки смолкли, государь, — проорал, пытаясь перекричать грохот выстрелов Никифор. — Неужто всех пушкарей побили⁈
— Да нет, — отмахнулся я, кусая до крови губы. Когда же этот ад кончится? Кто-то же должен первым дрогнуть? — Мизинец и так половину зарядов уже израсходовал. Видимо, оставшееся решил поберечь.
Бешеный рёв, тут же сменившийся жалобным ржанием лошадей и воплями раненых, заставил развернуться в сторону южной части нашей импровизированной крепости. Как и ожидалось, воспользовавшись клубящимся над полем пороховым дымом, лёгкая конница врага сместилась в сторону, решив зайти с другой стороны. И тут же налетела на разброшенный перед рогатками чеснок.
— Что, не нравится! — скривил я губы в злорадной усмешке. — Вот только лошадок жалко!
Впрочем, чеснок рвущегося к телегам врага не остановил. Всадники продолжили напирать, осыпая защитников градом стрел и пистолетных выстрелов, из-за их спин выскочил несколько сотен разномастно вооружённых воинов, кинулись к испанским козлам, пытаясь сдвинуть их в стороны. Слитный залп из сотни пищалей опрокинул их, заставив откатиться прочь, но возле рогаток уже закрутились всадники, в упор расстреливая копейщиков.
— Как бы не прорвались, государь, — оглянулся на меня Никифор, сжимая саблю в руках. Было видно, что если бы не обязанности по охране меня любимого, рында с готовностью бросился бы туда, в самую гущу боя. — Тяжко ратникам приходится.
Я в ответ промолчал, скрежеща зубами от бессилия. А что тут можно сказать? Не я этой битвой руковожу. Князь Пожарский, в отличие от меня, воевода опытный. Раз помощь не посылает, значит, могут ещё держаться, не пришёл ещё момент новые силы в бой вводить.
Впрочем, словно опровергая мои же доводы, в западной, ещё не атакованной части лагеря, раздвинули обозы и обогнув его по дуге, в тыл нападающим ударила тысяча Ефима. Пистолетные залпы закрутивших привычный караколь рейтар, изрядно проредил не ожидавших такой подлости казаков, заставил их дрогнуть, резко снизив напор на рогатки. Но закрепить успех не удалось и рейтары поспешно ретировались, избегая столкновения с надвигающейся панцирной конницей противника.
— Вот теперь самое пекло и начнётся, — процедил я, вглядываясь в монолитный, пятитысячный конный отряд надвигающийся к нашим позициям на смену откатившимся черкасам. — Эх! Кирасиров бы им навстречу бросить! Глядишь и успели бы смять до того, как к ним гусары на помощь подоспеют.
— А это чего? — оборвал мои сетования Грязной. — Никак вои Трубецкого обратно с того берега к нам плывут.
Оборачиваюсь, холодея, в сторону реки, пожираю глазами плывущих через реку всадников. Неужто Ходкевич и с этой стороны атаковать решил? Так, то дурость несусветная! Здесь мы любой вражеский отряд ещё в реке уполовиним, а остальных на берегу встретим.
Позади взревели панцирные, в едином порыве накатываясь на так и не сдвинутые ещё рогатки, но я уже тронул коня в сторону нависшего над мокрым сотником Пожарского. Сил никаких просто нет посреди лагеря без дела торчать! Хоть узнаю, что на противоположном берегу стряслось.
— Литвины, — опередил мой вопрос большой воевода. Сотник согласно затряс головой, разбрызгивая холодные капли во все стороны. — И вроде ещё пушки Тимоха видел.
— Какие ещё пушки⁈ — изумлённо взревел я. — Совсем ополоумел, сотник⁈ Как они их через лес протащат⁈
Пролетевшее над головой ядро, гулко ухнуло в изготовившихся к бою кирасиров, круша всё на своём пути. Следующий выстрел собрал свою жатву уже с отряда Трубецкого, оставив за собой кровавую просеку.
— Протащили же как-то! — выдохнул Никифор, схватив за узду моего коня. — Уходить нужно от берега, государь! Не приведи Господи, попадут супостаты.