В открытые ворота хлынули всадники, стремительно растекаясь в разные стороны. Перекошенные лица, злые взгляды, стиснутое в руках оружие. Янис предусмотрительно отступил в сторону, встал рядом с Матвеем, прижавшись спиной к крепостной стене. Ещё не хватало, чтобы его просто так, сгоряча, зарубили! Вон как тех же черкасов корёжит. Только повод дай и о полученном приказе, открывших ворота московитов не трогать, и не вспомнят.
— Я полковник Станислав Зборовский! — повернул в их сторону коня одетый в богатый доспех поляк. — Есть среди вас князь Иван Черкасский?
— То я буду, — шагнул ему навстречу князь.
— Так ли? — оглянулся назад поляк.
— Он это! — обрадованно закричал, выезжая вперёд, Юрий Трубецкой. — Выходит, ты с нами, Иван Борисович! То правильно. Быть тебе теперь боярином!
— Поспешать бы вам, пан Зборовский, — ответив на приветствие Трубецкого, Черкасский развернулся к поляку. — Вот Матвейка, — махнул он рукой в сторону Лызлова, — ближний холоп самого Грязного, вас прямо до Кремля доведёт. Сначала через Крымский брод переправитесь. Там напротив острожек стоит, но в нём Василий Григорьевич тоже своих людишек поставил, пропустят, а дальше вдоль реки до Тайницкой башни доберётесь. Все остальные острожки в Замоскворечье южнее стоят, не ждут вас с этой стороны. А у Тайницкой башни опять через брод. Там уже вас сам Василий Григорьевич у распахнутых ворот и встретит. А из Кремля уже в спину тем, кто в Белом городе оборону держит, ударите.
— Уж проведу, в том, боярин, не сомневайся. — отлепившись от стены, поклонился до земли Лызлов. — Никто и оглянутся не успеет, как вы в Кремль ворвётесь.
— Хорошо, — кивнул Зборовский. — Но ты, князь, с нами поедешь.
— Поеду, — покладисто согласился Черкасский. — Ты только распорядись, пан полковник, чтобы моих людишек никто не тронул.
— Не тронут, — кивнул, разворачивая коня, Зборовский. — Пан Доморацкий со своим отрядом и у ворот посторожит, и за твоими людьми присмотрит.
Янис побледнел, не веря своим глазам. От устремившегося в сторону реки конного потока отделился небольшой отряд во главе с его бывшим командиром, с которым он когда-то сопровождал Лизку в Дорогобуж ко второму самозванцу.
— Пан Мацей Доморацкий.
— Янис! — в свою очередь узнал его капитан. — Ты гляди, живой! Ты же с этой шлюхой, что за царицу себя выдавала, пропал!
— Вот она меня в узилище к московитам и определила, — Янис скривился, с трудом удержавшись, чтобы тут же не заставить Доморацкого подавиться своими словами. — Еле вырвался.
— Бывает! — рассмеялся, показав крупные зубы, поляк, по своему интерпретировав гримасу ненависти, исказившую лицо литвина. — Но теперь ты с ними сможешь за всё посчитаться! Наш король этот город на три дня на разграбление отдаёт!
— Посчитаемся, — мрачно пообещал Янис, не сводя глаз с ворот, сквозь которые в город входили всё новые отряды. — Тут неподалёку усадьба купца Ивашникова стоит, — Литвинов мысленно усмехнулся, заметив вспыхнувший интерес в глазах шляхтича и во всю глотку заорал, окликнув пожилого чубатого казака с десятком сотоварищей повернувших было коней в сторону приглянувшегося дома. — Атаман, айда с нами! Я где дюже богатые хаты найти, ведаю.
— Зачем нам эти скоты? — недовольно поморщился капитан. Идея дележа трофеев с черкасами, ему явно пришлась не по душе.
— Ничего. Сегодня всем богато достанется, — успокоил его литвин и двинулся на переговоры к чубатому.
Нужно держаться подальше от ворот!
Глава 16
23 июня 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
Пепел. Он был повсюду. Он лежал под копытами, смешавшись с дорожной пылью в тёмно-серую смесь, сыпался тёмным инеем с обугленных стен, назойливо лез за ворот шубы, норовил запорошить глаза, лип к губам. Мой конь недовольно фыркал, тряся испачканной гривой, переступал беспокойно копытами, норовя сорваться в галоп.
Тошно, противно, смрадно. Ещё и трупы вдоль дороги лежат: люди, кони, собаки вперемежку с крысами; скрюченные, обугленные, вонючие. И это только те, что на виду лежат. Страшно даже подумать, сколько людей, не сумев выбраться из пылающих домов, осталось там, внутри отбушевавшего ада.
Мда. Неожиданно вспыхнувший пожар, сделал приготовленную для интервентов ловушку по настоящему смертельной. Если взрывом Чертольских ворот я хотел лишь ненадолго задержать не успевшие войти в город польские хоругви, то огненная стихия окончательно отсекла авангард от остальной части войска, не только исключив оказание хоть какой-нибудь помощи попавшим в засаду отрядам, но и отрезав им единственный путь к отступлению.