Сведения у Литвинова были важные, а самолично до Москвы можно было и не добраться; вся дорога литовскими разъездами полна. Вот и увязался Янис за паном Мацеем на переговоры, надеясь там счастья попытать.
— С чем пожаловали, панове? — скривил губы в усмешке Скопин-Шуйский. — Неужто пан гетман решил обратно в Литву вернуться и хочет узнать условия, на которых я его отпущу? Я слышал, что в окрестностях Быхова неспокойно.
Неспокойно? Это князь слишком мягко выразился, По слухам, что недавно дошли до литовского войска, там сейчас весь край в огне. Шляхтичи уже открыто ропщут. Но как же ему незаметно в сторону отойти? Вроде и много людей вокруг, а только хуже выходит. Сотни воинов с них троих глаз не сводят. Видимо, придётся просто тот лист незаметно уронить в надежде, что либо грамотный человек подберёт либо таковому прочитать передаст.
— Пан Ян скоро отправится в Литву, — подбоченился Домарацкий. — Но дорога туда через Москву идёт.
— Гетман Ходкевич приказал передать тебе, князь Михаил Скопин-Шуйский, повеление короля, — вышел вперёд Молчанов: — Ты должен покориться и перейти на сторону законного московского государя.
— Это королевич Владислав, что во Пскове изменниками выкликнут был — законный государь⁈
Янис вздрогнул, внезапно признав в задавшем вопрос воеводе Тараску. Ишь ты! Весь в латный доспех оделся, бармица с шлема до плеч лежит. Так сразу и не признаешь! А вот побратим его узнал. Так и сверлит насмешливым взглядом.
Вот он случай! Лишь бы удалось Тараске листок сунуть. Тот и воеводе его передаст, и за Яниса, что не подсыл, перед князем поручится. Вот только как?
— Не королевич, — покачал головой Молчанов. — О том, что на Руси Владислава ждут, короля бояре с патриархом обманули. Он о том узнав, тех бояр в железо заковать повелел и с собой в Польшу увезёт на вечное заточение. А законный государь — царевич Иван Васильевич Шуйский. Ему король отнятый Годуновым отчий трон вернуть хочет. Ему и царствовать. А тебе, князь, ввиду малолетства Ивана, царство его оберегать да государством править.
Последние слова окольничего потонули в поднявшемся гуле. Бородатые воины ошеломлённо глядели в сторону князя, качали головами.
Велик соблазн! Особенно учитывая, что будущему царю и года еще не исполнилось. Это сколько же лет Скопин-Шуйский вместо него сможет править? Тем более, что представителей старых боярских родов Сигизмунд в Польшу увезти пообещал.
— Сразу после воцарения законного наследника на московском престоле, — решил подкинуть пряник и простым воинам князя Домарацкий, — его королевское величество покинет Московию и между нашими странами настанет вечный мир.
И вновь загудели воины. Только гул этот стал не таким монолитным, перерастая в споры. Видимо не всем московитам сделанное польским королём предложение не понравилось. Устали уже многие от непрерывных войн. О мирной жизни мечтают.
— Если ваш король хочет мира, то пусть убирается обратно в Польшу, — покачал головой князь Михаил. — И не ему решать, кто должен в нашем государстве править. Мы не вассалы ему, не данники. А не уйдёт Сигизмунд с нашей земли добром, так мы мечами ему, в какую сторону бежать, покажем. Ступайте.
Всё! Сейчас их за ворота выведут! Не выходит ничего! Видимо придётся положится на удачу. Янис напрягся, сжимая в руке письмо, обернулся уже перед самыми воротами и вновь встретился взглядом с Тараской, идущим следом в толпе. Литвин выразительно посмотрел другу в глаза, демонстративно перевёл взгляд на руку и разжал кулак.
Глава 18
26 июня 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Всё готово, государь. Со всех сторон ворогов окружили. Не уйдут, супостаты.
— Ждём, — решительно кивнул я Ефиму, не сводя глаз с небольшой деревушки. Где-то там в одном из неказистых деревянных строений, по крышам которых робко гуляли первые лучи восходящего солнца, находился человек буквально заставивший меня совершить наверное самый безрассудный поступок в этой жизни; бросить Москву накануне решающего сражения с польско-литовским войском и примчаться сюда к этому селению на берегу реки Сетунь.
А всё Янис! Нужно же ему было в подброшенной в лагерь Скопина-Шуйского записке, кроме рассказа о намеченном польскими полководцами плане штурма Москвы, о местонахождении русских пленных упомянуть. Мол, в деревне всего одна панцирная хоругвь из кварцяного литовского войска стоит. Её, под шумок начавшейся битвы, раздолбать ничего не будет стоить.