— Свиделись, государь.
За те два с половиной года, как я увёл свой полк из-под Коломенского, большой воевода сильно изменился. Широкий лоб избороздила сеть глубоких морщин, в бороде и волосах появились желтовато-белые нитки седины, левую половину лица изуродовал застарелый, плохо зарубцевавшийся шрам. Но главное, изменились глаза. Не было больше в них того задора и непоколебимой веры, что так привлекала к вождю людей. Погас в них огонь, потускнел, осыпавшись пеплом вслед за утраченной мечтой.
Не передержал ли я его в тюрьме? Хотя, конечно, и условия содержания государева вора, после моего возвращения в Москву, были совсем другие, и Тараско периодически к сидельцу заглядывал, прямым текстом намекая о грядущих переменах в судьбе. И всё равно, не чувствуется в Болотникове той энергии, что позволила бывшему галерному рабу основательно встряхнуть Русское царство, бесцеремонно пнув сапогом в ворота столицы.
— За такую встречу и выпить не грех! — Тараско поставил на столешницу большую, пузатую бутыль, выставил рядом три серебряные чарки.
— Отчего же и не выпить, — сел я на внесённый в темницу столец. — Заморское вино, — небрежно постучал я ногтем по бутыли. — Их самой Тосканы купцы привезли. Не пробовал такое, когда в Венеции жил?
— Не по моей деньге товар, — хмыкнул Болотников, наблюдая за разливающим жидкость по чаркам Тараской. — То вино господское. Но, когда на Москву походом шёл, выпивать доводилось.
Ещё бы ему не доводилось! Не мало усадеб по дороге к столице пограбили. Хотя, конечно, самые богатые боярские вотчины находятся отнюдь не на Юге русского государства.
— Помянем наших товарищей по веслу, — поднял я чарку, — что в Туретчине сгинули, из неволи так и не выбравшись.
Выпили, помолчали немного, вспоминая былое. Болотников ждал, прекрасно понимая, что я сюда не вина с ним распивать пришёл. Что дело у меня к нему есть. Я тоже не спешил, раздумывая, как лучше начать разговор.
— Твоё заключение подошло к концу, Иван Исаевич.
— И куда я теперь? На плаху али как?
— А то от того, как ты на мой вопрос ответишь, зависеть будет, — вздохнул я, крутя в руке чарку. — Ты всё ещё веришь в царя Дмитрия?
Тяжёлое безмолвие стало практически материальным, навалившись на плечи. Тараско застыл, боясь даже вздохнуть, переводя встревоженный взгляд с меня на Болотникова. Тот сразу помрачнел, буравя тяжёлым взглядом столешнику, стиснул, побелевшие на костяшках кулаки, положив руки на стол.
Вот сейчас всё и решится. Заявит бывший большой воевода о своей верности самозванцу и наш дороги навсегда разойдутся. Нет, казнить я его не буду. Хотя, по уму и нужно, конечно, вот только рука не поднимется. Слишком много меня с этим человеком связывает, чтобы вот так хладнокровно его в руки ката отдать. На реку Иркут вместе с Иваном Романовым отправится; острог там ставить, земли окрестные под мою руку приводить. Вот только кто тогда вместо него на Южный Урал поедет? Нет у меня на примете больше надёжных людей, кто грядущие там тяготы смогут превозмочь.
— Я так скажу, государь, — поднял он на меня глаза. — Ты уж не гневись, но на троне московском истинный царевич сидел. За то я и на дыбе твёрдо стоять буду. Хочешь казнить? Твоя воля, казни. Вот только Дмитрий Иванович в то утро изменниками-Шуйскими был убит. Не смог он спасись. Обманули меня. И тот иудейский отрыжка, что под Москвой стоял, не царь вовсе, а вор поганый.
— И как давно ты это понял?
— Ещё там, в Коломенском, сомнения появляться начали. Потому и отпустил вас с Порохнёй, — признался Болотников. — Вот только тем сомнениям я волю не давал. Иначе, зачем все эти тяготы, кровь, лишения? А уже потом, когда в осаде в Туле сидел, стали появляться людишки, что истинного государя в лицо прежде видели и с пришедшим в Стародуб самозванцем сравнить смогли. Вот тогда я веру и утратил да только поздно было.
— Мне служить будешь?
— Буду. Вот только разве можно меня помиловать, государь? Я же за самозванца воровал. Его именем войско к Москве привёл. Выходит и сам главный вор.
— Может и воровал да только против Васьки Шуйского. А он такой же вор был, — усмехнулся я. — А я, пока вы промеж себя ратились, силы набрать сумел. Вот и выходит, что мне ты, сам того не желая, помог. Но полностью я тебя помиловать не могу. Слишком много крови пролилось. Поэтому моё решение будет таким. Поедешь ты, Иван Исаевич, на Камень воеводою; руду искать, заводы возводить. Поедешь уже завтра, покуда я из Москвы самозванца добивать не ушёл. Людишек для сего похода, я полгода собирал; рудознатцы есть, железных дел мастеровые, даже одного аглицкого мастера с тобой поехать уговорил. Знал бы ты, сколько мне это стоило, — покачал я головой, страдальчески сморщившись. — Где руду искать, я тебе примерно скажу. Обживёшься, место для заводов подготовишь, ещё охочих людишек наберёшь. А вскоре купец аглицкий с нужным для возведения заводов товаром приплывёт. Так я вслед за тобой ещё обоз отправлю.