Хотя нет. Это меня уже занесло. Не мог Ляпунов о том, что я из Москвы в этот момент уеду, знать. Весть о том до него ещё не дошла. А для столицы три тысячи донских казаков, даже в отсутствие крупных воинских сил, угроза не фатальная. В прошлой истории в похожей ситуации Баловень и с пятью тысячами на штурм не решился. Да и проскочившие в тыл донцы, могут и рязанские волости разорить. А этого Прокопий, даже при всей своей нелюбви ко мне, допустить не мог. Его рязанцы за то и уважают, что он за свою землю любому в глотку вцепиться готов.
— Государь.
Чуть слышный шёпот Никифора, возвращает меня к реальности. Смотрю на начавшего багроветь Баловня, застывших в напряжённых позах рынд, потчующего в растерянности Куракина.
Так. Похоже атаман донцов, наконец-то, заткнулся, полностью высказав мне все свои хотелки. Вот только я, слишком глубоко задумавшись, этот момент упустил. И, как итог, возникшая пауза затянулась до неприличия.
Вот и занервничали Баловень с товарищами. Уже и держатся не так уверенно.
И правильно делают, что нервничают. Как бы мне не хотелось, но иного выхода просто нет. Что на службу этих кровопийц принять, что прогнать; и в том, и в другом случае кровью умоемся. А, значит, придётся прямо здесь этих тварей резать.
Одно хорошо. Хоть сам по себе захват пришедших проситься на службу атаманов, не очень красиво выглядит, я это деяние юридически обосновать могу. В этой истории Баловень ни в какое ополчение не попал, а значит, и вину свою за прошлые злодеяния не искупил, формально продолжая держать руку покойного самозванца. Нет, понятно, что атаман о втором ЛжеДмитрии уже давно не вспоминает, считая свой отряд самостоятельной воинской силой. Но слова из песни не выкинешь. Публично от воровства не отрекался, повинную мне не принёс, по русским землям без спросу с войском шастает. Тулу опять же «в осаду» взял. Ещё и требования сразу выдвигать начал! Выходит, вор он и есть! Вместе с войском своим, что у Никитских ворот лагерем расположилось.
Вот как с ворами и поступим.
За спиной атаманов открылась дверь, впуская в зал стремянных. Казаки оглянулись, ещё больше помрачнев. Я же мысленно поаплодировал Никифору, удивляясь чутью главного рынды. Я ещё ни единым жестом своего решения не выдал, а он уже на опережение сыграл. За такое ему и его слишком длинный язык простить можно.
— Неужто имать нас решил, государь? — невесело усмехнулся Баловень. — Мы сами к тебе пришли, на зов твой. Обманом взять решил?
— Э, нет, — покачал я головой. — Ты, Мишаня, ври да меру знай. Когда это я тебя звал? Сами сюда пришли, своей волей. И даже загодя спросить; нужны ли вы тут, не удосужились. И ладно бы повинную за те злодеяния, что на Руси творили, принесли. Так нет. Самовольно шли, без дозволения, по чужой земле. Ещё и грабили, поди, по дороге? — я наклонился чуть вперёд, сверля казаков взглядом. — Мои волости грабили. Моих даточных людишек убивали. — с горечью резюмирую в ответ на красноречивое молчание. — Думаешь, не ведаю, о том, что вы замыслили? Гостинцы за свою службу решили встребовать да грамоту царскую. А после, прикрываясь той грамотой, дальше на земле русской грабить, убивать да сильничать?
А ведь угадал! Вон как Яковлев с Карташовым переглянулись.
— Прости, царь-батюшка, — попробовал исправить ситуацию Карташов. — Думали службою свою вину искупить.
— На колу искупите.
Налетевшие стремянные быстро связали четырёх атаманов, уволокли, попутно награждая тумаками. Я глубоко вздохнул, стараясь заглушить ставшие бессмысленными сомнения.
Жребий брошен. Отступать теперь всё равно некуда.
— Что смотришь, Василий? — невесело усмехаюсь Куракину. — Донцы сюда воровать пришли. И войско, что под городом стоит, воровское. А потому, воевода, нам его нужно разгромить. Да так разгромить, чтобы другим неповадно было в царство русское с разбоем приходить.
— Так больше их, государь, — засомневался Куракин. — Осилим ли? Иль ты гонцов в Москву послал?
— Гонцов я пошлю. Да только пока твой дядя из Москвы сюда придёт, донцы далеко уйти могут. Нет у нас сейчас сил по всем уездам за ними гоняться. Здесь, пока они атаки не ждут, бить нужно, — я задумался, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Сколько конных людишек у тебя под рукой.