— Заводы ставить — дело не простое, — нахмурился Болотников. — Людишек много нужно будет.
— По всему пути к Камню людей набирай. Но только доброй волей, — добавил я в голос стали. — Оклад хороший положишь, найдутся охотники. Денег дам, — я вновь скривился и неожиданно для самого себя пожаловался: — Разорюсь я с этими прожектами. Серебро, золото, меха; всё как вода сквозь пальцы уходит. И подержать в руках не успеваю. А тут ещё эта война проклятая. Наливай, Тараско, что рот раззявил? Думаешь, у царя жизнь — пряники медовые? Мне, может, тоже молок… Ладно, выпьем, чего уж теперь.
Выпили, допив остатки из показавшей дно бутылки. Тараско со вздохом отодвинул от себя чарку, бросил в мою сторону укоризненный взгляд, намекая на то, что можно было бы и побольше принести. Я намёк демонстративно проигнорировал. Не пьянствовать сюда пришли, а о деле поговорить.
— Завтра ещё до свету тебя выпустят. С десятком конных стрельцов до Нижнего Новгорода доскачешь. Там Кузьму Минина найдёшь. Он и обоз со всем необходимым подготовил, и казну тебе выдаст. Доберёшься до Камня, в первую очередь острог поставь. Места там неспокойные. То башкиры набегут, то казахи. А скоро ещё калмыки объявятся. Народ кочевой, непредсказуемый. Сегодня в дружбе клянутся да под царскую руку просятся, а завтра на тебя же в набег идут. Я к ним послов отправил, на земли к востоку от Каспия их зову.
— А зачем ты их зовёшь, государь, если они непредсказуемы? — удивился Тараско.
— Так они всё равно сами туда придут, — отмахнулся я. — Зато ногаев под корень вырежут. А там, может, и на крымских татар натравить удастся. А мы, если что, подсобим. С этими стервятниками нужно решать вопрос раз и навсегда. Сколько горя они принесли, сколько плодородной земли из-за них пустует. В общем, с калмыками, Иван Исаевич, не ссорься, но будь настороже. Если что, к Строгановым за помощью обратись. Я им уже послание о том отослал.
— Выходит, знал, государь, что я не откажусь? — грустно улыбнулся Болотников.
— Не знал, — вернул я ему улыбку. — Просто, если бы не ты, то кто-то другой туда поехал. Но лучше ты. Слишком трудное дело, чтобы абы кому его доверить. Ты уж постарайся, Иван Исаевич, — поднялся я из-за стола. — Поднимешь заводы; тут тебе и помилование, и честь великая будет.
Договорившись с Болотниковым, решил заглянуть к сестре. Послезавтра в поход, который, учитывая количество врагов, ещё неизвестно чем закончится. Может так случится, что уже и не вернусь. И это будет катастрофой не только для страны, которая всё же скатится в пропасть кровавой Смуты, но и для конкретно для царевны. В то, как с ней поступит победитель, возможны варианты, но хорошего ждать не приходится.
Покои царевны, находились в другом крыле дворца. Быстро миновав несколько переходов, вхожу в просторную светлицу. Ксения, отбросив вышивку, несмело улыбается, несколько боярышень, встав с лавки, дружно кланяются, стреляя в мою сторону глазами. Сколько знакомых лиц. Тут и Мария Подопригора, и Анастасия Малая, и ещё одна Мария, как-то, между делом, вытащившая меня из трясины. Её отца за сей подвиг я возвёл в царёвы чашники, заодно пожаловав небольшой деревенькой под Костромой, а саму девушку пристроил в свиту к сестре.
Собственно говоря, я специально окружил царевну сверстницами. События четырёхлетней давности не прошли для Ксении бесследно. Убийство практически на её глазах матушки, неудачная попытка спастись бегством с последующим заключением в монастырь, известие о моей гибели и затем, жизнь в постоянном ожидании пострига или выдачи на потеху самозванцу. Всё это наложило на сестру свой отпечаток, превратив жизнерадостную девушку в тихую, молчаливую затворницу с глазами затравленного зверька. Но постоянное присутствие подруг, их беззаботность, энергия и задор, постепенно делали своё дело, пусть медленно, но верно возвращая мне прежнюю Ксению.
И всё же иногда сквозь играющую на губах улыбку, проскальзывал казалось бы уже забытый страх, прятался в глубине карих глаз затаённый испуг. Вот и сегодня сестра явно была сильно взвинчена, тщетно пытаясь скрыть свою тревогу подобием улыбки.
Ладно, сейчас разберёмся, что её тревожит. Повинуясь моему кивку, девушки оставляют меня наедине с сестрой. Царевна, больше не сдерживаясь, неожиданно бросается ко мне на шею и рыдает.