Вернувшись в Россию, вы много ездили по стране, выступали в Думе и вели собственную передачу на телевидении. Это говорит о том, что президент Ельцин благоволил вам. И тем не менее, вы упрекаете его в том, что он ускорил развал государства. Что Ельцин сделал не так и почему?
Грубые промахи Ельцина — и даже преступления относительно будущего России — отчасти были видны мне уже из Вермонта, и я тогда же его предупреждал не раз. Но тем разительней стали они мне видны от момента возврата в Россию. Я высказал это ему в нашей единственной встрече и многократно публично говорил об этом по всей стране. Это отражалось и в моих тогдашних выступлениях по телевидению — за что и были они в 1995 году запрещены.
Вы поддерживаете с ним отношения?
Кроме той личной встречи в ноябре 1994 года — никаких контактов с Ельциным в России у меня больше не было. В 1998, при моём 80-летии, Ельцин распорядился наградить меня высшим государственным орденом Андрея Первозванного. В обстановке всеобщего разорения страны я принять ордена не мог. (Об отказе я предупредил его администрацию заблаговременно, не ища публичности в том, но Ельцин остался при своём решении.)
Как вы оцениваете политическую деятельность Михаила Горбачёва? Какую роль он сыграл в процессе демократизации России?
Сейчас я окончил публикацию по-русски моих мемуаров «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», которые, я надеюсь, в недалёком будущем будут доступны и немецкому читателю. Там я оцениваю и эпоху Горбачёва.
В августе 1990 года Горбачёв реабилитировал вас и других изгнанников. Почему вы вернулись на родину не сразу, а лишь в 1994 году? Может быть, вернувшись раньше, вы достигли бы большего?
Нет, я был реабилитирован (от обвинения в «измене родине») только осенью 1991. Мои суждения и предложения о происходящих в России процессах я опубликовал в России в сентябре 1990 весьма многочисленным тиражом (27 миллионов). Большего влияния, чем моим словом, — я оказать не мог. То потребовало бы от меня прямой активной политической деятельности, от которой я отказался задолго прежде.
Вы как-то упрекнули Михаила Горбачёва в том, что он «всеми правдами и неправдами» задерживал публикацию ваших книг. Что заставляло его это делать?
Для эпохи Горбачёва мои книги были слишком радикальным потрясением. Позже и советники Горбачёва печатно объясняли, что Горбачёв опасался моего влияния. (Об этом — в том же «Зёрнышке».)
В «Архипелаге ГУЛАГе» подробно описано, как заключённым удавалось, несмотря на бесчеловечные условия в лагере, сохранить человеческое достоинство. Наверное, не менее трудно было сохранить в лагере и свой собственный язык?
Задача сбережения и восстановления чистого русского языка стояла перед нашим обществом в советское время не только в лагерях, но и на воле. Не менее того стоит она и сегодня. В лагерные годы открыто я только и мог себе позволить заниматься русским языком. Что я и делал годами углублённо, а в 80-е годы издал особый словарь, помогающий, как я надеюсь, сохранять богатства русского языка.
Первую реакцию на вашу книгу о «еврейском вопросе» в России — как, впрочем, и на сам выбор темы — можно охарактеризовать как смятение и замешательство. Как вы можете это объяснить?
Книгою «Двести лет вместе» я пытался нарушить утвердившееся в советское время неестественное табу на любые вопросы русско-еврейской истории. Эта книга — попытка установить сочувственное взаимопонимание обеих сторон и создать основу для бла гоприятственного диалога. И с обеих сторон есть читатели высокого интеллектуального и морального уровня, которые так и восприняли книгу. К сожалению, большая часть пока не проявила такого понимания.
Вы выступаете за воссоединение России с Украиной и Белоруссией. Почему?
Я всегда выступал за единство России, Белоруссии и Украины по причине их исторического, этнического, религиозного, культурного и языкового родства, и уже давнего и неискоренимого переплетения в многомиллионных семейных связях. К глубокому огорчению — за истекшие от раскола 12 лет было сделано много жестоких ошибок и искусственно предпринятых (и поддержанных извне) враждебных мер против такого единства. И сегодня оно представляется если не безнадёжным, то весьма отдалённым во времени.
Есть ли, по вашему мнению, какое-нибудь решение чеченской проблемы?
Хорошо познакомившись с чеченским характером во время казахстанской ссылки 50-х годов, — я в 1992 году давал Ельцину совет удовлетворить чеченскую жажду независимости и предоставить Чечне самостоятельное государственное существование — только без исконных казачьих земель по левому берегу Терека («подаренных» Хрущёвым Чечне при возврате чеченов из ссылки). Начатая Ельциным в 1994 война с Чечнёй была глубоко ошибочной (да и провально неподготовленной). Но с 1996 по 1999 Чечня при Масхадове и была фактически вполне независимой. Однако она употребила эту независимость никак не для строительства мирной жизни, никак не для устройства мирного производства — но для грабительских налётов на Ставрополье, массовых угонов скота оттуда, захвата заложников (а внутри Чечни продолжала физически искоренять оставшееся русское население). Использовала независимость — для стягивания арабских боевиков со всего мира, тренировки террористов в лагерях подготовки, непомерного накопления вооружений извне — и первая же напала на Дагестан (часть Российской Федерации) с ваххабитскими завоевательными лозунгами. С тех дней у России и не оставалось другого выхода, как принять военный вызов. А теперь попытки найти политическое умиротворение и прекратить военный конфликт — трудная задача на долгие годы.