– Не смей так говорить о моей бабушке! – завопила тогда Ада, отвесив ему пощечину, и сама удивилась: не столько яростной агрессивности этого жеста, сколько тому, что она, столь непримиримо рассуждавшая о равном праве мужчин и женщин на сексуальную свободу, оскорбилась, будто какая-нибудь викторианская леди, когда речь зашла о ее собственной семье.
По сути, Ада отказывалась даже думать о предположениях Джулиано и тем более с кем-то их обсуждать, хотя бы и с психоаналитиком, как будто, упоминая о подобных подозрениях, могла сделать их более реальными.
Где-то в середине полета она все-таки задремала и увидела сон, в котором сидела на краю кровати в комнате-келье Old Building, а Эстелла протягивала ей завернутую в подарочную бумагу и перевязанную ленточкой коробку размером примерно с обувную.
– Ты не можешь так просто уйти, – сказала девушка с печальной улыбкой. – Только не после ночи, которую мы провели вместе. И уж точно не раньше, чем я отдам тебе подарок.
На руках у нее, там, где во время завтрака лучи солнца, проникая сквозь листву, оставляли трепещущие нежно-зеленые блики, теперь темнели синяки. Во сне Ада знала, что профессор Палевский избивал девушку, заставляя участвовать в своих безумных экспериментах, и поняла, что Эстелла в конце концов покорилась. И улыбка ее была такой печальной не из-за синяков, а потому, что она стыдилась своей слабости.
Ада раскрыла коробку и принялась доставать оттуда скомканную папиросную бумагу, какой обычно перекладывают хрупкие предметы. Казалось, ей не будет конца. Когда бумага заполнила уже почти всю комнату, она все-таки дотянулась кончиками пальцев до самого дна и нащупала крохотный блестящий предмет: колечко с жемчужиной.
– Вот мой дар. Сохрани его в память обо мне, это очень важно, – сказала Эстелла и, как это часто бывает во сне, не сделав и шага, исчезла из комнаты.
– Но я не могу носить украшения, я же клятву дала! – закричала Ада ей вслед. И проснулась. Самолет тряхнуло: похоже, они попали в воздушную яму, причем настолько большую, что проснулась даже Дария. Она взглянула на часы:
– Похоже, снижаемся. Посадка минут через пятнадцать.
Все еще не до конца придя в себя, Ада пригладила волосы. В голове мелким червячком свербела какая-то мысль, но она не могла понять, какая именно. Потом туман словно вдруг рассеялся. Ада раскрыла сумочку, которую весь полет продержала на коленях, пошарила во внутреннем кармане, том, что на молнии, и пальцы сразу же наткнулись на крохотный блестящий предмет – кольцо, которое Эстелла забыла на столе.
– Смотри-ка! – воскликнула она, демонстрируя находку Дарии. – А я думала, оно мне только снилось.
– Откуда такое? – заинтересовалась подруга.
– Одна девушка на конгрессе потеряла, я собиралась вернуть, но в суматохе забыла. Вот, видимо, подсознание мне и напомнило.
– У тебя есть ее адрес? Особо ценным не выглядит, но хозяйка может считать иначе…
– Есть номер телефона.
– Ладно, тогда позвони, спроси, где она живет, и отправь по почте. Только в сумочке больше не носи: такое маленькое, потеряешь еще.
Она взяла кольцо и надела Аде на средний палец левой руки.
– Вот, смотри, как хорошо сидит. Знаю, ты не носишь колец, они тебя раздражают. Зато точно не забудешь его отправить.
26
Рейс в Донору ожидался только с утра, и Аде пришлось заночевать в Болонье. В город ее подбросил Микеле, муж Дарии, встретивший их в аэропорту. Джулиано просил прощения, что не смог сделать это сам: ужин с важными клиентами, вернется поздно.
– Передавай от меня привет дяде, Лауретте и всему племени Бертранов, – напутствовала Дария подругу, помогая ей выгрузить чемодан.
Ада поднялась в пустую квартиру, включила свет. Повсюду, на стульях и на диване, была разбросана одежда Джулиано: похоже, на свой деловой ужин он собирался в спешке. Большая двуспальная кровать не убрана, белье смято. В раковине на кухне полно грязных тарелок. «Черт возьми, – вскипела Ада, – меня не было всего три дня! Если он думает, что я приехала стирать и убираться, он сильно ошибается».
Закрыв обе двери, чтобы не видеть этого хаоса, она решила, что поспит на диване в своем кабинете: там на случай внезапных гостей всегда есть чистые простыни. Но пока собирала вещи для завтрашней поездки в Донору, в груди продолжала зреть невысказанная обида на Джулиано – не из-за беспорядка или из-за того, что он никогда не бывает рядом, когда нужен, а, наоборот, из-за того, что он в принципе есть. Джулиано стал олицетворением их почти официальных отношений, отношений, которые теперь Аду только угнетали. В квартире не осталось места, где ей было бы спокойно и хорошо. «Что я здесь делаю? Это не мой дом».