В учении юный вир Тонхлейн никакой радости не находил, скорее оно было ему в муку. Но воля родителей Йозефика была непреклонна: их сын должен был стать воспитанным и образованным человеком. Конечно же, можно пойти против воли родителей, но в этом случае это было неосуществимо: воля была посмертной.
Йозефик стал сиротой примерно в пять лет. Его родителей, Вальпраста и Лауру вир Тонхлейн, сгубила какая-то неведомая лихорадка, привезенная ими из заморских путешествий в качестве сувенира. Вир Тонхлейны были родом древним. Не таким самопровозглашенно-древним, как Лупри, а по-настоящему древним, в давние времена этот род обладал преизрядным богатством и могуществом. Хотя, по правде сказать, в те времена две козы считались солидным состоянием, а дядька с топором был вполне боеспособной армией. В наши же дни родовое древо вир Тонхлейнов изрядно облысело под напором Ветров Времени. После кончины Вальпраста и Лауры от него осталось всего две тоненькие одинокие веточки: юный Йозефик и его семиюродный дядюшка Йивентрий вир Тонхлейн.
Далекий дядюшка оказался человеком приличным и принял активное участие в организации жизни Йозефика. Для начала определил того в лучшую частную школу-интернат, в дальнейшем же исправно оплачивал детективов, разыскивающих сбежавшего в очередной раз подопечного.
К счастью, на момент окончания интерната Йозефик отрастил вдоволь серого вещества в своей черепной коробке и был уже вполне самостоятельным членом общества. Теперь дядюшка Йивентрий мог ограничить свое участие в жизни ненаглядного племянника периодической посылкой чеков с пометкой «на прокорм и образование». Что он, собственно, и делал исправно в течение пяти лет.
Но последние полгода о дядюшке не было ни одной хорошей вести финансового характера.
День был ненастный и всячески неприятный. Шел гадкий холодный дождь, и первые маслянистые лужи лениво дрожали в свете фонарей. Последний день весны кутил на полную.
Все мысли Йозефика были заняты исключительно проблемами, связанными с его практически нищенским положением. Имея в своем распоряжении лишь небольшую сумму, недвусмысленным образом совпадающую с размером платы за обучение, Йозефик начал сильно сомневаться в возможности окончания Университета Лупри. Трудно учиться, когда негде жить и нечего есть. Тунеядцем он не был и против работы не возражал, но только вот найти ее было так же сложно, как иголку в стоге сена. Город и без него не знал недостатка в голодных, безработных и лицах, совмещающих оба эти качества.
Пока в голове молодого человека лихорадочно мельтешили мысли о том, как бы поправить свое бедственное положение, ноги его размеренно шагали по тускло освещенному асфальту улицы Попутных Ветров, периодически поддавая точного пинка незадачливой консервной банке. Так, громыхая пустой жестянкой и энергично шмыгая носом, Йозефик добрался до самого конца улицы и свернул в неприметный тупичок без названия и соответственно освещения, дорожного покрытия и других благ цивилизации, обеспечиваемых муниципальными властями. Где-то там в темноте прятался небольшой бар «Шорох и порох», в комнатке над которым Йозефик и жил.
Стараясь не заслонять свет от фонаря, оставленного позади, и ориентируясь по жирному блеску, отражаемому лужами, Йозефик с мрачной решимостью потопал в темноту. Про себя он отсчитывал шаги между невидимыми ямами, расположение которых изучил на горьком опыте. Только накопленные знания и проявление некоторых чудес эквилибристики позволили ему добраться до двери «Шороха и пороха» относительно чистым и сухим. Любой другой уже отчаянно боролся бы за жизнь, уходя на дно какой-нибудь особенно коварной лужи с особенно холодным течением. И скорее всего этой лужей была бы Лужа Гранде. Единственная в мире лужа, нанесенная на карты.
Дверь со скрипом открылась, и на сырую улицу, не испытывая особенного энтузиазма, вяло поползли клубы табачного дыма и обрывки неспешных бесед. Йозефик с облегчением зашел в удушливую жару бара, прикрыл за собой дверь, и только тогда дверной колокольчик соблаговолил звякнуть. К слову сказать, звон у этого колокольчика был несколько мрачноватым, а то и вовсе замогильным.