Обе личности идут всегда в коктейле, смешать, но не взбалтывать. Потому своих родных кардинал нежно обожал, старался к ним приезжать и помогать им, как мог… и в то же время ухитрялся из них делать активы.
Так получилось и с племянницей старшей сестры Ришелье. Сестру кардинал очень любил (НЕ в античном смысле), и после её смерти решил, что надо бы устроить наполовину осиротевшей племяшке судьбу. А кто у нас тут в фаворе у короля? О, Люинь, заодно и с ним породнимся. Эй, Люинь, племянники есть? А если найду?
Люинь таки нашёл племянника, и положение Ришелье при дворе упрочилось ещё и через брак. Положение Мари Мадлен через этот же брак усложнилось. Потому что тебе, на секундочку, шестнадцать, ты вся такая миловидная, а у твоего супруга лохматость повышенная, а либидо очень даже наоборот. За что супругу, если учесть лохматость, только спасибо.
Положение «Красавица и Чудовище» было явным, оставалось подождать, пока супруг расколдуется и станет прекрасным прынцем. Супруг, правда, вместо этого помер на войне через два года после свадьбы. «Тоже норм, – оценила молодая вдова. – Мину-у-уточку. А ну как дядюшка опять захочет своё положение упрочить и какого-нибудь гремлина мне подберёт? Нафиг-нафиг, карету мне, карету!»
Поскольку «В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов» от Ришелье было не скрыться, племянница придумала по-быстрому постричься в монахини-кармелитки. Лучше бы она поехала в Саратов. Потому что дальше следует два варианта истории, один лучше другого.
Первый – больше подходящий сентиментальной натуре Ришелье: мол, посмотрел он на свою племянницу, оценил её красоты, пустил слезу (ну, мы же помним), да и заявил проникновенно: эва, как вы прекрасны, не ходите в монастырь, ваше место возле меня!
Второй вариант – жестокий триллер с заворотами сюжета от «получить у Папы Римского разрешение достать племяшку из монастыря» (Папа Римский крестится и даёт, потому что, если не достать племяшку – достанут уже его) – до «послать за племяшкой в монастырь» (дружное икание монахинь и вопрошание: «А что, так можно было?!»). А теперь, госпожа де Комбале, занимайте своё место рядом с дядей. Куды бежать?!
Здраво рассудив, что, если уж достали в монастыре, достанут и в Саратове, Комбалетта больше бегать не пыталась. Впрочем, кардинал, попытавшись ещё пару раз пристроить племянницу выгодно замуж, тоже эти поползновения оставил.
В общем, так они и жили – племянница то при Ришелье, то в отдельном дворце, но кардинал всё равно её часто навещает. При этом Комбалетта вечно носила траур, как бы показывая, что она тут всё равно почти что в монастыре и даже немножечко хуже. Но кто бы ей поверил, когда тут такое: красивая-молодая-вдовая и в одном доме с дядей-кардиналом, который уххх, жеребец!
Понятное дело, в скважину никто не смотрел, но в салонах пересказывали, например, что кардинал любил цветы, а раз так – Комбалетта принимала его всегда с прекрасными букетами в декольте. Ещё, как мы знаем, кардинал любил яблоки и котиков. Возможно, Мари Мадлен носила в декольте и то, и другое – но в салонах до этого почему-то не додумались, а жаль.
Ещё есть история о том, что будто бы госпожа де Шеврез (как мы помним, честная, правдивая, любящая кардинала особа) как-то заметила, что кардинал, просидев до позднего вечера с королём, собирается как раз к своей племяннице. И поинтересовалась: мол, что вам скажет племянница, когда вы к ней приедете в такой час? На что будто бы кардинал ответил:
– А представляете, что она мне скажет, если я не приеду? – воображение так и рисует Мари Мадлен на пороге со скалкой, котом в декольте и с воинственным «и где ты шляисси у короля на ночь глядя» на устах.
А вообще-то, есть хорошее предположение по поводу этих поздних визитов. Оно в том, что у Мари Мадлен кардинал встречался с теми, с кем не мог встретиться днём и у себя. То есть, у неё в поместье была, натурально, явочка (фикус на окне, всё в порядке, грузите апельсины бочками).
В конце концов, делать из племянницы актив Ришелье так и не перестал. Он, например, втиснул её фрейлиной в свиту к королеве-матери. При этом уверяя, что «это же не замуж» и проливая обильные слёзы. И Комбалетте, не очень-то любившей выходы в свет, пришлось несколько лет таскаться за стервозной Марией Медичи, терпеть её дурной нрав и строчить дяде донесения, бубня про себя «…лучше бы выдал замуж за что-то лохматое».
Из-за сложных отношений дяди и королевы-матери Мари Мадлен постоянно прилетало рикошетом. Особенно впечатляюще прилетело во время «дня одураченных» (про него мы ещё расскажем). А парой годами позже Мария Медичи вообще собиралась племянницу кардинала похитить. Потому что, мол, мы можем требовать от Ришелье что угодно, когда у нас в руках единственное, что он любит.
Насчёт любви – оно, пожалуй, правда. Не скажем, правда, в античном смысле или нет – свечку не держали. Но Комбалетта с упорством вливала в болеющего дядюшку бульоны (возможно, даже с шампиньонами). А кардинал ей в ответ дарил кучу разных разностей, а как-то раз задарил целое герцогство – а что, пусть будет, не жалко. Да и в свои последние минуты Ришелье буквально назвал племянницу тем, кого он любил больше всего на свете.
А она после его смерти так и не вышла замуж, занималась благотворительностью, финансировала науку, больницы и прочее всякое. И дожила аж до семидесяти. И кто там знает, что у неё было в медальонах.