Перед третьим разом в Англии наметилась классическая комбинация «фанатик + нож = решение проблем». Фелтон решил проблему Бэкингема, и это уже самую малость намекало, что третий раз счастливым не будет. Но король Карл всё равно настоял, чтобы флот на помощь Ла-Рошели снарядили.
– Мы будем ждать и молиться, – заявили ларошельцы, которые к тому времени массово поперемерли от голода. Но сдаваться не желали по причине невероятно фанатичного мэра Гитона. Мэр утверждал, что воевать будет до последнего.
– До последнего ла-рошельца, как я понимаю, – выдал на это Ришелье и добавил угрожающе: – А я ведь тоже могу помолиться.
Молитвы кардинала оказались такими действенными, что третий заплыв английского флота закончился позором. Не помогли даже начиненные порохом брандеры: пушкари их подорвали до подхода к дамбе.
– О нет, это опять генерал Ветер! – возопили англичане и храбро кинулись восвояси.
– Да сколько можно уже?! – заорали со стен голодающие ла-рошельцы и таки сдались.
Последствия эпохальной капитуляции были странноваты. Во-первых, гугеноты наказали сами себя и вымерли за время осады на четыре пятых. Во-вторых, Ришелье держался того мнения, что первое – это нация, а религия – потом.
– Да они ж французы, – сказал он, когда Мария Медичи предложила, по испанской милосердной традиции, вырезать всех до единого. – Ну, дурное ж, гугенотское, но своё. Они-то в чём виноваты, они ж всё равно подданные короля.
Людовик внезапно внял. Вот так и получилось, что в Ла-Рошели после её сдачи никто особо и не пострадал, а даже наоборот. Вместо орд грабителей в город вошли обозы с хлебом и роты санитаров. Укрепления, правда, срыли, а так даже вождей бунтовщиков не особо наказали. Так, разоружили да выслали. Мэр Жан Гитон так и вовсе потом получил от Ришелье должность капитана на корабле, сражался с испанцами и помер в шестьдесят восемь в той самой Ла-Рошели, население которой он так удачно переморил.
А дамбу вскоре разметало море.
В общем, Франция получила свой порт, Англия получила свой мем на века, Бэкингем получил нож в печень, жители Ла-Рошели получили осознание того, что независимость и «заграница поможет» – проект хороший, но вот вам минус двадцать тысяч населения, а вам ведь кардинал такие условия предлагал… А кардинал Ришелье получил плюшек от короля и славу удачливого военачальника.
И привилегии. Которыми он, конечно, начал пользоваться направо-налево.
16. Про де Бутвиля
Сначала мы немножко скажем о безнаказанности высокородных дворян. Оные дворяне что у себя в вотчине, что в Париже творили ну просто что хотели. А их почти и не наказывали, потому что кто ж его накажет – у каждого куча связей, слуг и родственников, которые сразу заорут: «Кровиночку нашу! Бунд!!» – и пойдут жечь дома судейских и писать письма в Испанию с приглашением принести немного демократии во французский тоталитаризм. А ежели их всех тоже казнить – вообще по всей стране полыхнёт, потому что на вольности знати посягать – это уже какой-то беспредел, а если потом и на нас наедут?
Правда, де Шале за участие в заговоре казнили, но он был всего лишь средней руки графом – и то потом общество шумело. А сеньор де Бутвиль был самый что ни на есть Монморанси, то бишь, фактически принц крови, километр должностей и титулов, кузен – маршал Франции, ну вот это вот всё. В общем, де Бутвиль был мажором. И вёл себя как мажор. Особенно в части дуэлей.
Помните романс Арамиса из советского мюзикла?
Дерусь семь раз я на неделе,
Но лишь тогда, когда задели,
Когда вы честь мою задели –
Ведь, право, я не дуэлянт,
Честь де Бутвиля была велика, торчала врастопырку, как глубоководная мина, и обладала похожей чувствительностью. Потому её задевало буквально всё, и к двадцати пяти годам этот господин успел создать себе славу самого отчаянного бретера во всей Франции. Он как-то раз даже устроил поножовщину на Пасху. В прямом смысле поножовщину: ссора случилась в трактире, два графа поспорили, но забыли взять с собой шпаги и кинжалы. Потому взяли трактирные ножички да и пошли себе резаться в светлый праздник. И едва успели сбежать от патруля, который явился с вопросами – а чего это они тут режутся, а не яйцами бьются или куличи жуют.
Вообще-то, в те времена с дуэлями уже боролись, но очень вяло. Но в ответ на такое кощунство возбудился уже Рим, и дуэлянтов неохотно приговорили к повешенью (плюс срытие замков). Дуэлянты, их друзья и слуги разорались в ответ в том духе, что только попробуйте, да мы всех исполнителей вырежем с семьями, а потом ещё Париж подожжём!
Про терроризм тогда знали плохо, потому де Бутвилю за такое почти ничего не было. Судейские испугались да и повесили чучела, никого не арестовали, а де Бутвилю дали возможность отличиться ещё и во всяких горячих точках, типа Ла-Рошели.
Тут как раз Ришелье выпустил свой знаменитый эдикт против дуэлей. С очень конкретными пунктами: дуэлянтов-секундантов – в расход, замки под снос, детям – никаких высоких должностей. Но де Бутвиль помнил, что он же мажор и принц крови, и дуэлился себе до полной потери самосознания – за год с лишним нарушил эдикт двадцать три раза!
– Я дивергент! – орал де Бутвиль и назначал очередную дуэль прямо на Королевской площади.
– Ты дурошлёп, – веско сказал Ришелье и выдал приказ на арест.
Бутвиль с приятелем, правда, попытались убежать, а потом взяли да и сдались. Потому что ну и что, что король уже подписал приговор – кто им и что сделает, они же тут все такие любимцы общества, люди чести…