И король бы не сделал. Он вообще-то хотел Бутвиля простить. Потому что ну посмотрите, он же такой знатный, красивый, богатый, родня вот за него просит, жена у него молодая, беременная… Ну и что, что он плюёт на мои же законы, ой, да на них все плюют, ну подумаешь!
«Ну, либо мы режем глотку Бутвилю, либо вашему эдикту», – испортил малину кардинал Ришелье. Людовик вздохнул и согласился, что эдикта жальче.
Потому с де Бутвиля и его друга-дуэлянта таки сняли головы.
Ришелье под это дело смахнул невидимую слезинку и записал в свой дневник, что его сердце аж прямо разрывалось, так плакал, так плакал над бедными дуэлянтами. Но закон – прежде всего, да. А знать уже как бы и пора призвать к этому самому закону.
Знать напряглась и подумала, что надо бы в бунт. Мария Медичи оживилась и выползла на сцену с интригами.
В общем, во Франции наметилась нехватка палачей.
17. Про «день одураченных»
После успехов в Ла-Рошели кардинал и король подумали-подумали и ух, как развоевались. Основным лейтмотивом больших и малых войнушек было величественное «Укуси Гамбсбургов во всякое!». Потому что Испания, как ни крути, оборзела вкрай: лезет во всё своими пухлыми ручонками, оттяпывает территории без зазрения совести, а если где-то обнаруживаются вкусные ресурсы – сразу же нервно вскрикивает, что там мало демокра… а нет, католицизма.
На сей раз Испания прицелилась в кусочек Италии, на который очень заглядывалась Франция.
– Италия – это оливки, Альпы, иногда королевы со скверным характером, – стратегически размышлял Ришелье. – Если вычеркнуть последнее, получается больше плюсов, чем минусов! К оружию, мой король, пойдёмте драться за Мантуанское наследство!
– Дополнительные плюсы? – чутко осведомился Людовик-с-несчастливым-номером.
– Нагадим Испании, – подмигнул кардинал.
Людовик поскучнел, покосился в сторону мамы, жены и всей остальной происпанской партии – и дал добро. Потому что женщины – это одно, а возможность упредить подвиг Суворова и покататься с Альп – это, если подумать, бесценно.
Но Суворов с малых лет бегал трусцой и закалялся русским снегом. Людовик с малых лет шпиговал дичь и выращивал горошек – тоже, в общем-то, неплохо, но не когда ты в долгом военном походе. Не найдя того, что можно шпиговать или хоть выращивать, король сдал, захирел и разболелся почти что фатально.
С медицинскими достижениями того времени – шансов у него не было категорически. Один историк медицины как-то скрупулёзно подсчитал все приёмы рвотного, клизмы и кровопускания, которые назначали Людовику ХІІІ за год – и получилось, соответственно, «где-то 200», «тоже где-то 200» и «под 50» (кровопусканий сильно недобрали). И это только для профилактики, вполне здоровенькому человеку! Теперь умножим всё это на болезнь, присовокупим кучу снадобий по принципу «лунная струя бобра карамелизированная квадратным корнем мандрагоры», – и получаем… ну да, безмерное горе Марии Медичи, Анны Австрийской и наследника короны Месье.
К их чести – никто даже почти не открывал бутылки с шампанским прямо у одра почти-что-покойного. Гастон бродил где-то со скрещенными пальцами и бубнил «Хоть бы не сорвалось», а две королевы всячески окружали короля заботой: сидели с ним, обтирали лобик, ворковали на ушко разные ласковости…
– А теперь не лучше? – томно шептала Анна Австрийская, поднося мужу бульончик. – Точно-точно не лучше? С гарантией не лучше? Ой, как я без вашего величества-то буду?
– А вы удалите Ришелье с поста главного министра – глядишь, и полегчает, – вкрадчиво советовала Медичи. – И вообще, это же он вам всё советовал ехать воевать в Италию! Это он специально! Ох, возлюбленный сын мой, послушайте матушку – удав… э-э-э… удалите Ришелье!
Подтопленный этим цунами женоматеринской любви, Людовик помирал день ото дня настолько эффективно, что его даже пособоровали.
Над Гастоном замаячила тень короны. Над Ришелье замаячила тень странной белой лисицы, которая в Италии точно не водится…
А самое прекрасное было в том, что Ришелье обо всяких там тенях и не догадывался! Такое полезное изобретение, как Интернет, ну или хоть захудалый телеграф, отсутствовало намертво, сам кардинал угнал вперёд, разбираться со сложностями на фронте, а по плохой погоде вести доходили с большими опозданиями. И только когда благородный Монморанси заслал гонца с предложением наподобие «Милости прошу к нашему шалашу, дам убежище (много кошек не берите)» – вот тогда до кардинала дошли эпос и глубина творящегося.
«Запрягайте, хлопцы, коней!» – возопил Ришелье и галопом поскакал к Людовику, чтобы тоже ему обтирать лобик и шептать всякое на ушко. То ли организм короля эту угрозу распознал на расстоянии, то ли просто решил всех затроллить совершенно – но Людовик Справедливый внезапно восстал и заявил, что эх, мол, жалко, не помер, а как-то даже и уже и настроился.
Мысленные эпитеты Гастона по поводу такого чуда мы великодушно опустим. Обе королевы оказались более стойкими – и продолжали удушать короля любовью с двух сторон, напевая ему в уши: «Ришелье твой враг, прогони кардинала!»
Сеанс одновременного гипноза даром не прошёл, и Людовик начал даже отнекиваться в духе «Ну, кто там знает», «Ребята, давайте жить дружно», «Ну, конечно, не сейчас, но потом…» – и это было принято за слабость.
А тут ещё Ришелье привычно плеснул маслица в огонь и собрался заключать договоры с немецкими князьями.