При этом епископом можно было стать с двадцати трёх лет. Арману дю Плесси было восемнадцать, но проблемы он не видел в упор: за три года прокачал образование, экстерном защитил богословскую диссертацию и двинул в Рим знакомиться с папой.
Папе Ришелье не понравился. Потому что – приехало тут какое-то, понимаешь, из Парижу, где еретики средь бела дня бегают, и король тоже немножко еретик, а тут пфе, юный выскочка. Так что Арману Жану было сказано посидеть и подрасти духовно (ой, зря…). Ришелье тут же взялся расти так, что о нём заговорил весь Рим. Потому что красивый – раз, манеры и образование – два… и все помнят хорошую память, да? Так вот, Ришелье по памяти воспроизводил часовые проповеди, которые слышал только раз. Как-то раз удивил этим самого папу римского – а потом на месте составил свою проповедь и удивил папу римского ещё больше.
– Горшочек, не вари, – сказал папа. – Давайте уже сделаем его епископом, пока не пришлось сразу делать кардиналом. Сколько вам лет, молодой человек?
Молодой человек заранее подделал свои метрики и заявил, что ему двадцать три, глядя честными, прозрачными глазами. Так его с этими честными глазами и посвятили в епископы.
После чего новоявленный епископ Люсонский заявил папе римскому, что хочет исповедоваться. В том, что ему на самом деле двадцать один год.
– И ведь тебя теперь не разрукоположишь, – призадумался папа. – И не заявишь об этом никому – тайна исповеди. Мда-а-а, далеко пойдёшь.
Обрадованный епископ Люсонский проехал мимо своей епархии и двинул в Париж делать карьеру при дворе.
Люсонская епархия вдалеке обрадованно икнула.
Сделала она это преждевременно.
3. Про рецепты карьерного роста
В матушке-Франции правил тогда Генрих IV, он же Генрих Наваррский, он же Генрих Добрый (характер общительный, очень женат). Это именно тот, который
Жил-был Анри IV,
Он славный был король,
Любил вино до черта,
Но трезв бывал порой.
Ля-ля-ля-ля, бум-бум….
В песенке там ещё про победы, женщин и нанесение Смерти черепно-мозговой травмы рыцарской рукою в ухо. Генрих и впрямь был личностью примечательной. Во-первых, он начал собирать раздробленные земли Франции и прекратил Гугенотские войны. Во-вторых, никак не мог решить, кто ж он такой, католик или гугенот, и в зависимости от выгоды гулял по религиозной дорожке взад-назад. Ещё чаще он гулял налево от своих жён, коих у него было две.
Сначала Генрих был мужем той самой королевы Марго – притом, на свадьбе за жениха был брат невесты, а сама свадьба закончилась Варфоломеевской ночью, словом, отлично отметили. После того как Генрих стал королём, он развёлся с женой. Но у короля Франции были те же проблемы, что и у семейства дю Плесси (дайте денег!), потому он женился на пышной и сварливой итальянке Марии Медичи. За мужа на свадьбе опять был другой человек, правда, резнёй на сей раз дело не кончилось. Зато Генрих за глаза вовсю обзывал свою жену «толстой банкиршей», она его тоже обзывала по-всякому, и ещё супруги активно навешивали друг на друга рога. Пятидесяти-с-лишним-летний Генрих – со всякими разными, а сварливая Медичи – с двумя итальянцами Орсини и одним Кончини.
Генрих наделал своим любовницам неистовое количество внебрачных детей. Мария Медичи в ответ родила шесть детей (неизвестно от кого, но на всякий случай тоже записали на счёт Генриха). Из детей особо важными для повествования будут мамочкин нелюбимец Людовик и мамочкин любимец Гастон (да, прямо как злодей в диснеевских «Красавице и чудовище»). Особо важных для повествования детей воспитывала, на секундочку, в том числе бывшая королева Марго – такой вот круговорот жён в природе.
Получается, французский двор тех лет представлял собой наваристый такой бульон из фаворитов, фавориток, старых миньонов, злющих феодалов, происпанской партии, разных министров… И вот сюда-то с размаху заныривает епископ Люсонский.
Бульк от погружения вышел вялый. Нет, Генрих на молодого епископа внимание обратил и даже стал называть его «мой епископ». А денег и земель не дал и положения не дал.
Тогда Ришелье начал потихоньку создавать рецепт, которыми сейчас пользуются модные коучи. Первым пунктом в рецепте значилось «Прояви себя».
Проявить себя при дворе было затруднительно, и Ришелье совершил немыслимое. Он поехал в свою епархию в Люсон, чтобы проявлять себя там.
Люсонская епархия, объявленная полем для экспериментов по проявлению себя, вздрогнула и попыталась болезненного епископа подспудно устранить при помощи своей нищеты, грязноты и всеобщего запустения. Того, другого и третьего хватало – Люсон был чуть ли не самой бедной епархией Франции. Голые стены бывшего епископского дворца посматривали ехидно, как бы говоря «И шо ты сделаешь?» Священники не знали латынь, но могли сходу сдать экзамен на профессионального сомелье. Насчёт целибата тоже не все были в курсе, потому от скуки делали детей.
В общем, самое время было опустить руки, сказать «Господь, жги» – и уехать в Париж. Но епархия просто не знала, на кого напала. Многие говорили, что у всех в семействе Ришелье что-то не так с головой. У Армана дю Плесси это проявлялось обычно меланхолией и головными болями – но в особо радостные или потрясающие моменты он, говорят, называл себя боевым жеребцом, ржал и бегал вокруг стола.
У Люсона при таком раскладе просто не было шансов. Новоявленный епископ, в аллегорическом смысле, бодро бил копытом. Чихая и кашляя, он полез на чердак разрушенного дворца, выкопал траченные молью древние гобелены и приказал задрапировать стены. Он начал отстраивать развалившийся собор с собственных средств. Он таки поехал по епархии, проповедуя повсюду в духе: