– Ауы-ы-ы-ы!! – взвыла французская знать, подавившаяся крутонами с круассанами.
Тут как раз явились с французской Колымы все, кого злобный Ришелье активно ссылал во французский Гулаг. Ссыльные увидели возвышение Мазарини, прореагировали на красную мантию как бык на тряпку и побежали мутить «заговор высокомерных». Ну, потому что они тут все такие белокостные и голубокровные, а тут какой-то макаронник, шоб он ел пиццу с ананасами и спагетти с кетчупом.
Больше всего про спагетти с кетчупами неистовствовал де Вандом, он же герцог де Бофор, он же внук Генриха IV от внебрачного сына, он же тоже друг королевы Анны, но меньше, чем Мазарини. А зависть, как известно, дело плохое.
К заговору живо подтянулись все хорошо известные личности: герцогиня де Шеврёз, герцог де Гиз и прочие уже почти что профессионалы («Ой, с прошлого заговора против Ришелье не видались!» – «Да, надо чаще собираться как-то»). По ночам заговорщики плакали в подушку о своих феодальных привилегиях и видели в приятных снах сепаратный мир с Испанией – в общем, всё как обычно.
План тоже был прост: «Сначала мы попросим королеву назначить канцлером нашего ставленника, ну а потом как-нибудь под Мазарини подкопаемся, ну или… да-да, точно, ля-ля-ля-ля-бум-бум». Единственный просчёт в этом логичном сооружении, надёжном, как швейцарские часы, находился в долгом отсутствии всех участников заговора при дворе. То есть заговорщики думали, что Анна и Мазарини – они как бы в очень хороших отношениях, а те были просто в отношениях.
Последовал эпический бздыщ с высылкой заговорщиков в разные стороны, из-за чего Шевретта завязла в Туре, де Бофору пришлось бежать из Венсенского замка (а Дюма – писать об этом), Конде тоже уехали от раздачи подальше, и все принялись стонать о том, что вот, всякие там итальянские кардиналы точно одержимы духом Ришелье, опять же, котиков любит, подозрительно.
А Мазарини вздохнул было спокойно, но ненадолго. Следование духу патрона его иногда всё-таки подводило (ну, и еще страна таки который год вела войну), потому приходилось повышать налоги. А тут ещё из Англии повеяло буржуазной революцией, ремесленники, торговцы, крестьяне объединились с парламентом – и бахнула Фронда.
Фронда проходила весело и задорно, с баррикадами и бегством королевы с принцами и Мазарини из Парижа. Народ ударился в повальное литературное творчество и стал сочинять памфлеты против Мазарини, и насочинял на целый новый жанр – «мазаринады». Между прочим, когда их попробовали подсчитать, то насчитали больше 5000. На минуточку, в некоторых, особенно графоманских – было по 80 листов! (Лев Толстой смахивает слезу, повторяя шепотом «Да вы ж мои хорошие, уважили»).
Бофор, который к тому времени уже убежал из Венсенского замка, начал руководить восстанием и заслужил титул «короля рынков» («За базар ответишь!»). Туда же подтянулся Великий Конде (тут всё по списку – любимец женщин, вояка, принц крови и – добиваем – он еще и Монморанси). К движухе, по некоторым сведениям, подключился даже граф Рошфор (потому что Мазарини завёл себе своего Рошфора, а оригинал не смирился с копией).
Все читали мазаринады, обсуждали – а не казнить ли вообще королеву и сына (а чо, в Англии прокатило), произносили речи и строили баррикады, и вообще, очень душевно проводили время. Тем временем Мазарини подписал Вестфальский мир, закончивший Тридцатилетнюю войну. Королева и Мазарини подтянули армию, наскребли деньжат, подкупили Конде, и он осадил Париж, где были его бывшие сторонники (он Великий и вообще, Монморанси, ему можно). После этого решительно все стороны обалдели, помирились и затаились, но ненадолго.
Очень скоро Конде решил, что ему мало. Потому что он же Великий, да и вообще, Монморанси. Потому он решил намутить свою собственную Фронду, блэкджеком и шлю… кхм, с Тюренном и госпожой де Шеврез. В общем, второй заход обозвали «Фрондой принцев», поскольку туда опять подтянулись все хорошо известные нам личности с хорошо известными мечтами и требованиями.
Сначала дела шли так удачно для Мазарини, что даже Гастон Орлеанский не торопился никого предавать. Конде с друзьями арестовали и запихали в Венсенский замок (проконопаченный после побега Бофора), Мазарини лихо подавлял поднятые восстания… Но тут две Фронды объединились между собой, Гастон Орлеанский торопливо завопил: «Закон джунглей! Каждый сам за себя!» и рванул на сторону заговорщиков. Которые начали наступать Анне на горло и требовать всяких свобод, а Мазарини надо убрать, а то вот Гастон Орлеанский им кажется как-то посимпатичнее в качестве правителя, чем королева-мать.
– Вы хотели свободы? Ешьте её, волки позорные! – недоцитировал Мазарини Киплинга, собрался и уехал из Парижа. Фрондёры на радостях тут же передрались между собой, Великий Конде сначала было примкнул к королеве, потом опять начал поднимать бунты…
И тут в духе «цыганочки с выходом» на сцену подоспел Мазарини. Который, вроде бы, должен был плакать и гладить котов, но он таки не был Ришелье, а потому вербовал наёмников. Мазарини тут же принялся гвоздить восставших, на его сторону встал Тюренн (практически французский Суворов) и вместе они славно наваляли фрондёрам.
Соперники шли ноздря в ноздрю, но народ уже устал от вечно грызущихся фрондёров и принялся бурчать, что Мазарини-то был ещё ничего. В общем, как только наметился перевес в сторону Конде – кардинал сделал было резкое движение со словами: «Да я сейчас в изгнание… опять!»
Королева с принцами тоже было уехала – и тут-то все затосковали по старым временам, начали укоризненно смотреть в сторону Конде, бормотать сквозь зубы, что лучше бы он… того, как другой Монморанси… куда-нибудь. И слать делегации к королеве с воззваниями: «Вернись, мы всё простим, у нас тут обострённый случай кондизма и гастонита, можно там уже Мазарини, пожалуйста?»