Премьера-то, кстати, прошла неплохо, но скоро про пьесу забыли. И Ришелье переживал и жаловался, что вот, нет у французов никакого литературного вкуса. А мы скажем так: может, не все французы понимают прозрачные античные намёки. Им бы, как любому народу, страстей побольше, да мистики, да экшна под поп-крутоны и круассанское.
А вот написал бы кардинал пьесу про Урбена Грандье – и народ бы точно потянулся в театры толпами. Потому что это была та ещё история.
28. Про Урбена Грандье
В кинотеатры то и дело ровными порциями подвозят всякое триллерно-мистическое про одержимых. Одержимые в фильмах скучно ползают по потолку, кривят нехорошие морды лица, временами уныло блюют в камеру. Священники-экзорцисты в фильмах столь же незадорно рефлексируют с суровыми лицами, поплёскивают святой водой и экзорцируют одержимых на латыни, позёвывая в молитвослов – в общем, знаем, проходили. Ещё в такие фильмы иногда завозят монахинь, чтобы зловеще бесновались на камеру – но и это получается как-то без огонька.
Если бы сценаристы всей этой клишированной голливудщины почитали историю Урбена Грандье – они бы сразу отправились мылить верёвку, приговаривая: «Мне никогда не достичь этих высот!»
Начать с того, что сам Урбен Грандье был личностью колоритной. Родился он в семье королевского нотариуса и сначала не собирался становиться священником, а потом почитал всякое о вольностях каноников и решил, что а почему бы и не да. И довольно быстро продвинулся и к двадцати семи годам был уже священником в Лудене.
Сначала Грандье всем ужасно понравился. Настолько, что, если глава города куда-то отлучался – он давал своему другу городом порулить. Но потом выяснилось, что Грандье многие моменты из Библии понимает как-то слишком по-своему. Например, он тут же начал возлюблять своих ближних, особенно женскую их часть. И даже как-то с последствиями возлюбил дочку прокурора, а алиментов платить не стал. Из-за чего прокурор Лудена сильно обиделся.
Говорят ещё, что Грандье даже чересчур возлюбил одну луденку, отчего взял на ней и заочно женился. А чтобы не тратиться на священника-загс-тамаду – церемонию провёл сам, оказавшись, как шампунь, два в одном.
Ещё у Грандье была сильна ревность о вере. Он так ревновал, чтобы луденцы веровали правильно, что выгнал из города кармелитов и капуцинов, заявив, что теперь город – его территория, и все исповеди-венчания-похороны тоже его (а вы живите чем хотите). Кармелиты вздохнули и пошли плакать и жаловаться Богу. Капуцины тоже плакали и жаловались, но уже в две инстанции. Кто-нибудь помнит, что к капуцинскому ордену принадлежал отец Жозеф? Отец Жозеф в то время был занят всякими другими делами и не был ещё секретарём у кардинала. Но посыл «Грандье – не наш человек» запомнил.
Ещё Грандье в начале карьеры ухитрился наступить на хвост какому-то куссейскому приору, никому не известному дю Плесси. Стычка была маленькой и глупой: на общеканоническом съезде с конференцией Грандье заявил, что неча тут пускать всяких куссейских первыми, и пошёл сам первым. Вообще-то, он был даже прав. Но никому не известный дю Плесси мысленно всё-таки поставил галочку.
А ещё были дуэли. И мужья-рогоносцы. В общем, где-то ко «дню одураченных» Урбан Грандье успел надоесть решительно всем. Был составлен «заговор задолбавшихся», куда вошёл прокурор и другие знатные луденцы. Заговорщики наклепали длинное кверулянтское послание, что вот, этот самый священник Грандье виноват вот в том, вот в этом, да и вообще, возможно, шампанское солёным огурцом закусывает, пожалуйста, деньте его уже куда-нибудь.
Но самый справедливый в мире французский суд никаких грехов за Грандье не нашёл и ничего не доказал. Разве что вскрылось злоупотребление церковными средствами, но тут судьи вздохнули, сказали, что взял-то ещё мало, и заепитимили Грандье на год – лишили возможности произносить проповеди.
Урбен Грандье не сдался и начал сочинять трактаты о вреде целибата и всячески сиять своей учёностью и прогрессивными взглядами. Прогрессивными взглядами была критика политики Ришелье. С написанием о кардинале-министре всяких памфлетов. И распространением оных – притом, что такое уже лет пять как приравнивалось к оскорблению величества и каралось смертью.
В общем, Урбен Грандье был в своём стремлении убиться обо что-нибудь подобен Анне Карениной, бегущей по рельсам. В роли тяжёлого товарняка выступил монастырь урсулинок, начинённый не по годам прогрессивными монахинями (многие были из знатных семей). Для монахинь и их настоятельницы Грандье был ну прямо суперстар, потому его сперва пригласили дать гастроли и показать себя (выполнено). А потом поступило заманчивое предложение от настоятельницы – взять монастырь под опеку и немножко его поокормлять, особенно её лично.
Настоятельнице было за сорок, она была после оспы и больна туберкулёзом. Грандье закономерно поперхнулся и заметил, что это самое, окормлять он её ну никак не может, у него, это, кадило не зажигается. Настоятельница затаила злобу и поставила птичку напротив «Замстить Грандье» (таких птичек стояло уже много у кого…).
Вскоре после этого молодые монахини решили немного пошутить над старыми и принялись перекидывать через стенки букеты цветов, бегать в простынях по двору, как привидения, дикие, но симпатичные, и всячески чупакабрить. Настоятельница сказала: «Йес!» – и отписала кому надо, что у них тут беснование, а виноват Грандье, точно-точно, вот он приезжал и всех заразил бесовской инфлюэнсой.
Сначала дело шло без запала: приехали-опросили-получили показания, что да, нам тут местное луденское суперстар во снах является и к сладострастью склоняет; развели монахинь по частным домам – вроде, не беснуются; Урбен не колется, шить особо нечего… Но тут настоятельница двинула ход конём и начала бесноваться сама, индуцировала остальных монахинь, дело попало в верха, и всё стало веселее…