Вообще, с домашними кардинал себя вёл по-домашнему, но иногда был и строг. Например, его секретарь, задолбанный продуктивностью своего господина, якобы как-то отписал своей зазнобе, что, мол, не жди меня, родная, угнетает меня тут ужасный тиран. И положил письмо в пачку писем для кардинала. Кардинал прочитал, позвал секретаря и поинтересовался – сколько у него там было при поступлении на службу? Ничего? А сейчас сколько? Ай-яй, за несколько лет хорошее состояние сколотил? Вот тебе ещё пятьдесят тысяч экю, а вот пинок под зад, неблагодарное ты кю (в рифму!).
Хотя временами слуги тоже нечаянно троллили кардинала. Ришелье, как известно, был знатным параноиком. То он боялся, что его съедят, как Кончини, то приказывал затупить ножи, чтобы его не запыряли, как аж трёх Генрихов…
А то тщательно осматривал кровать перед сном и даже лазил под кровать – вдруг там восемь наёмных убийц, кто там знает. И как-то раз убийц под кроватью не оказалось (это радовало), зато оказался свиной окорок (это… напрягало). Окорок, как выяснилось, спёр с кухни слуга, который решил сныкать будущую закуску туда, куда УЖ ТОЧНО никто не посмотрит, ага. Но Ришелье слуге не особо поверил, потому что – а вдруг окорок и слуга подосланные и будут сейчас источать в кардинала зловредные миазмы. Так что слуга получил твёрдый приказ окорок потребить. Что и проделал с суровым мужеством, но миазмов источать, вроде бы, не стал, а стал всякое другое, но кардинал всё равно успокоился.
Но сплетни – они же… сплетни. Некоторые из них – про сарабанду и Анну Австрийскую – ужасно живучие (спасибо некоторым писателям-квартеронам). Некоторые и вовсе взяты непонятно откуда. А так-то они – дело забавное, но маловажное. Потому что после такого человека, как Ришелье, ясно дело, остались не только сплетни о нём, но и кое-что ещё.
30. И кое-что ещё
Посмертие у Ришелье сначала вышло грустненьким, но не то чтобы совсем уж пресным. Потому как в конце 18 века во Франции наметилось такое, что великий кардинал ну никак не мог улежать в могилке.
Бахнула Французская Революция и началось типичное «весь мир до основанья». А навык «выкопать что-нибудь мёртвое, разодрать на кусочки и как следует поглумиться» был у французских простолюдинов внедрён на уровне спинномозгового рефлекса. Так что вскоре понятие «в гробу перевернуться» приобрело некий новый масштаб и насыщенность.
Вам, может быть, будут говорить, что храбрые революцьонеры осквернили усыпальницу Ришелье. Категорическая неправда. Приверженцы нового мира осквернили ВСЕ усыпальницы. Причём, сделали это организованно, составили комиссию и даже причину отыскали – мол, гробы-то были свинцовые, а стране остро не хватает свинца, чего зря добру пропадать (Пётр I с его переплавкой колоколов остро офигевает с того света).
Так что да, сперва раздолбали базилику Сен-Дени с её мраморными надгробиями и вытащили всех-всех: Людовика ХIII, Гастона, Анну, Марию Медичи… в общем, всего около 70 мёртвых человек. И побросали в две общие ямы. И закопали. Хотя, например, Генриха IV забальзамировали хорошо, потому его сперва не закопали, а поставили вертикально, чтобы можно было посмотреть – вона какой король был.
И полководца Тюренна тоже особо не потрогали, потому что уж очень его в народе уважали – в общем, его показали-показали народу, да и унесли потихоньку в другое место (потом ещё в другое место, и в конце концов уже Наполеон сказал, что хватит гастролировать Тюренном, похороните его уже нормально).
А остальных потрогали и от некоторых даже взяли кусочки на память, потому что ну это же так круто, когда у тебя есть кусочек мёртвого Гастона, это можно под День взятия Бастилии детишкам показывать – чтобы традиции перенимали!
Ришелье, как самый хитрый, лежал не в базилике Сен-Дени, а при церкви им основанной Сорбонны, но надолго ему это не помогло: народ добрался туда, кардинала извлёк, казнил на гильотине (когда твоя фобия насчёт «почти как Кончини» сбылась, но через 150 лет после смерти), а голову отдал играть детворе, потому что в стране был не только дефицит свинца, но и мячиков не хватало, а детишкам же надо традиции-то перенимать. В общем, кардиналу немного соорудили посмертную мигрень, но тут какой-то то ли монах, то ли просто гражданин коварно напрыгнул из-за угла, сграбастал голову кардинала и втопил по-олимпийски. Провожаемый обиженными воплями: «Верни мячик, гад!»
В общем, от кардинала, фигурально выражаясь, остались рожки да ножки, а буквально – голова, палец и клок бороды. Которые потом преподнесли Наполеону III, и тот попросил это всё нормально захоронить. А монахи, которые хорошо помнили о нравах французской черни, голову замуровали где-то в стенах Сорбонны и полирнули бетончиком для надежности – чтобы к Ришелье больше точно никто не лез. Так что в Сорбонне – не могила, а кенотаф, по сути.
По странному совпадению, как раз пока ребятишки осваивали игру в ришельеболл, от Франции на максимальной скорости удалялся ещё один Ришелье – прапраправнучатый племянник кардинала. И удалился он ну в совсем странную сторону, но об этом мы скажем чуть-чуть пониже, а пока поговорим о других Ришелье, хороших и разных.
Сам кардинал (что бы там о нём ни сплетничали) детей не имел, потому свой титул передал внучатому племяннику – то бишь внуку старшей сестры. Причём, племянник (сын сестры) в то время был ещё живёхонек, но Ришелье его забраковал как преемника – мол, и мот, и чванливый, и характер чего-то не тот. А внучатый племянник собирался стать священником, а стал управлять королевской эскадрой – в общем, кое-какая последовательность прослеживается. К тому же была надежда на то что недостающие извилины добавит Комбалетта, которая становилась опекуном внучатых племянников.