Так что Ришелье Пятый совсем было уже собрался уехать во Францию и помереть от голода на родине.
Но тут взошла звезда Александра I, которому кардинальский прапра ужасно нравился. Ришелье был вызван обратно, обласкан, одарен деньгами, и ещё ему предложили должность градоначальника Одессы. «Шо за оно?» – хотел было спросить малость обрусевший французский герцог, потом махнул рукой и решил, что а, разберется. Потому срочно заделался Эммануилом Осиповичем и поехал вступать в должность.
Здесь наклёвывается хорошая такая параллель с приездом епископа Люсонского в свою епархию за 180 лет до этого. С той разницей, что у Армана дю Плесси хотя бы была мебель. У его прапраправнучатого племянника было 5 тесных комнат и ноль мебели, а в его, так сказать, епархии, было примерно то же, что и в Люсонской: пьянство, бедность, разврат, деньги оседают не там, плюс бегают протестанты, ну ладно, не протестанты, а мафия, но вреда от неё было даже больше.
Тут-то в венах Армана Ришелье Пятого властно заговорила генетическая память, прямо как в Поле Атрейдесе, надышавшемся спайса. Оказавшись в ситуации смутно привычного трындеца, Квисатц Хадерах (да, аффтор перечитал «Дюны») пробудился на полную и принялся чудесить во все стороны: выбивая у императора налоговые послабления, гипнотизируя мафию в духе «Отдайте захваченные земли», привлекая купцов, заманивая торговцев… В общем, облагораживал территорию как мог и буквально сам по линеечке чертил план Одессы (один кардинал на том свете вспоминал, как так же по линеечке чертил план города своего имени и смахивал умилённые слезинки). А ещё строил больницы, храмы всех конфессий, школы, концертные залы, пинал подрядчиков и учёных, чтобы намекали – чего там будет получше расти… И высаживал вдоль домов акации, и, если хозяева ленились поливать – самолично к хозяевам приходил и типично по-одесски вздыхал: «Ой, таки придется мне самому поливать ету акацию, шоб вы были здоровеньки!» Народ пугался и кидался акацию поливать изо всех сил, потому что губернатора неистово любил и ласково называл своим Дюком (не присоединяя к этому прозвищу никаких обидных слогов).
А ещё Ришелье отличался повышенной галантностью и повышенной же близорукостью. Потому, проезжая по городу, просил помощника, чтобы тот предупреждал – а на каких там балконах дамы, а то надо их шляпой поприветствовать. Иногда помощник медлил, и Дюк приветствовал пустые балконы, флюгеры, временами голубей и кошек. Но делал это очень обаятельно, да.
В общем, так и остался бы Ришелье ухаживать за Одессой да насаживать виноградники в Крыму. Только вот грянула война с Наполеоном. А Ришелье Третий считал Бонапарта шулером и вообще недостойным человеком, он даже его о возврате своих земель просить не стал. Так что за кого воевать – определился быстро и вскоре выступил с призывом к одесситам поддержать русских воинов. И сам отдал всё, что имел. 40 000 рублей, кстати. И даже сам хотел пойти на фронт и собственноручно вразумить соотечественников, но император сказал, что нет, такие кадры нужны на местах. И правильно сделал, потому что скоро в Одессу пришла чума. И без Ришелье бы она совсем не ушла, потому что народ, ясное дело, боялся. А так Дюк сразу принял кучу разных мер, в том числе знакомое нам хождение с лопатой – теперь уже к тем, кто боялся похоронить мёртвых соседей. «Ой, шо ви мне таки говорите? Ну, придётся самому…» - в общем, чума не выдержала и бежала в слезах.
А потом война кончилась, на трон опять сел Бурбон, и вот тогда-то Ришелье почувствовал, что он нужен родине, плевать, что там думает родина. Одесса проводила его слезами, а он поехал в Париж и стал там премьер-министром, и был там довольно-таки успешно целых пять лет. Но потом понял, что просто устал и что все всё равно считают его больше россиянином, чем французом. Так что Арман Ришелье Пятый ушёл в отставку и подумывал вернуться в любимую Одессу. Но так и не доехал и умер – двух лет не дотянув до своего именитого предка, в пятьдесят пять.
Как и положено Ришелье, он был членом Французской Академии. И лёг в Сорбонне – рядом с кенотафом другого Армана дю Плесси. И, наверное, был последним настоящим Ришелье – потому что дальше титул перешёл опять племянникам, род измельчал и пересох. А в Одессе остался памятник, на который своему Дюку сами собрали денег благодарные граждане. И акации. И улицы. И виноградники, и сад, и парк в Крыму… От этого Ришелье вообще осталось удивительно много. Как, впрочем, и от того, о котором мы вот уже почти тридцать глав проговорили.
Конечно, в искусстве память о Красном Герцоге сохранилась как-то не очень правдиво – уж больно много всяких мифов есть про него и про его котиков. Постарались Таллеман де Рео и Александр Дюма. А за ними куча киноделов, у которых Ришелье мы видим разной степени монструозности, от утончённой обаятельной сволочи до девяностолетнего пыхтящего дедка, который вообще непонятно – как дожил до лет таких-то! Но есть же границы Франции, а? И помадой женщины пользуются. И газеты мы читаем. Есть Сорбонна, есть Пале-Кардиналь, виновата, Пале-Рояль, салат «Ришелье», затупленные столовые ножи, город под именем Ришелье… и котики, мода на которых медленно, но верно во Францию и повсюду таки пришла.
Так что есть за что сказать спасибо человеку в красной мантии, который любил интриги, племянницу, Францию и яблоки. И конечно, стихи. И ещё котиков, как без них.