Я выбрал Квинс за его расположение на полпути между большим городом и пригородами, всего в нескольких станциях метро от Манхэттена.
Этим утром, проходя через садик, я внимательно посмотрел на небольшую трещину на фасаде, появившуюся несколько недель назад. Трещина в стене – плохой знак. Поднявшись по трем ступенькам крыльца, я вошел в квартиру. В большом зеркале в коридоре показалось мое измученное отражение. С выходными всегда так: уезжаешь, чтобы отдохнуть, а возвращаешься еще более уставшим.
Аль-Капоне подошел меня поприветствовать, потеревшись головой о мою ногу. Такое нечасто случается с котами, способными отнестись к вам с презрением и заставить почувствовать свою вину за то, что вы бросили их в одиночестве на два дня. Правда, я оставил ему четыре полные миски корма, которого хватило бы, чтобы неделю кормить всех котов в квартале, и три миски воды, наполненные до краев, на тот случай, если он опрокинет две из них.
Поставив чемодан в угол, я буквально повалился на старый коричневой кожи диван «Честерфилд», настолько потрепанный временем, что вся его поверхность покрылась многочисленными трещинками.
Кот пошел за мной и принялся яростно запускать когти в обивку одного из двух клубных кресел, стоявших напротив дивана. Висевшие над ними на стене из красного кирпича черно-белые портреты Рона Макгинниса[2] явно осуждали меня за отсутствие реакции на такое поведение.
– Аль-Капоне!
Окрик был, конечно, лишь формальностью с моей стороны: мы оба знали, что это ни к чему не приведет.
Кот всегда атаковал одно и то же кресло, иногда глядя прямо мне в глаза, словно бросал вызов. Кожа на этом кресле была уже изорвана, тогда как второе оставалось совершенно нетронутым. Почему он выбрал именно его, а не другое? И не диван? Об этом знал только сам Аль-Капоне.
Я оставил свой ноутбук на виду, может быть, даже слишком на виду, на маленьком письменном столе у окна. Обычно я прятал его, когда уезжал на уик-энд. В ноутбуке был мой будущий роман, и я не мог позволить ему попасть не в те руки. А несколько жалких прутьев решетки на окнах первого этажа едва ли помешали бы вору проникнуть в квартиру.
Звонок мобильного телефона заставил Аль-Капоне подпрыгнуть на месте.
Номер абонента был скрыт.
– Привет, Тимоти, это Билл.
– Мм… Какой Билл?
Вздох на другом конце трубки.
– Билл Кримсон, литературный агент, который день за днем из кожи вон лезет, чтобы построить твою писательскую карьеру.
– Ладно, не дуйся, я знаю как минимум четверых или пятерых Биллов…
– Ты единственный в мире человек, который не узнает мой насквозь прокуренный голос!
– Хочешь, чтобы я попросил прощения?
– Когда ты услышишь, зачем я звоню, устыдишься навеки, что не узнал меня.
Я ничего не ответил, но в моей душе зажегся скромный лучик надежды.
– Я заполучил Опру, – гордо заявил он.
– Опру Уинфри?
– А ты знаешь еще какую-то?
Опра… Меня пригласили к Опре. Самая известная телепрограмма, пятнадцать или двадцать миллионов зрителей… Я почувствовал, что меня охватывает возбуждение.
– Но как это вышло? Она меня пригласила?
– Я тебе говорю…
– Невероятно… Не могу в это поверить…
– Уж поверь.
– Какая удача…
– Представь себе, это не удача, а работа. Я месяцами использовал все свое влияние, чтобы пробиться к ней и ее ассистентке. А еще наша пресс-атташе постаралась.
– Я представляю, представляю…
– То-то!
– И… когда же? Мне надо проверить ежедневник, нет ли у меня планов на этот день.
– У тебя нет никаких планов, поверь мне.
– Скажи мне дату, и я посмотрю прямо сейчас…
– Не утруждайся. Даже если у тебя намечена свадьба, ты все отменишь. Эта передача – событие, после которого твоя карьера взлетит вверх.
Естественно, он был прав. Конец годам каторжного труда на пути к долгожданному признанию. Ветер вот-вот переменится, подует в правильном направлении. Я с трудом в это верил.
– И все-таки назови мне дату, я хотя бы запишу.
– Воскресенье, тринадцать тридцать. Прямой эфир. И тебе повезло. В этот раз снимать будут в Нью-Йорке.
– Воскресенье… В это воскресенье?
– Да, в это воскресенье.
Меня буквально захлестнуло волной ужаса.
2