Первый же учебный день начался «отлично». Для меня «отлично». Местные заводилы решили показать свою крутость, сорвав с меня маску. Ну, молодцы, сорвали. А дальше?
До конца дня и они, и те, кто был в группе поддержки, потом ходили и заикались. Видимо неокрепшая детская психика не справилась с полученным психологическим ударом. А что они хотели? Я и сам от себя по утрам еще шарахаюсь, стоит только задуматься о чем-то возвышенном и заглянуть в зеркало.
Отошли ребятки от первого шока достаточно быстро, уже на следующий день. Когда на протяжении первой недели началась практически травля — я терпел и молчал. Не кстати всплыла информация о моем пребывании в психиатрической лечебнице. После этого травля продолжилась с еще большей силой. Очень обидно было, когда узнал, что эту информацию распространил кто-то из бывших одноклассников. Теперь понятно, почему никто из них так и не соблаговолил посетить больного друга. У психов друзей не бывает! Жаль, а я ведь думал…
Как показало время, терпение и выдержка у меня не железные. Вот об этом мы и разговаривали в кабинете директора. Основанием для этой беседы послужила обыкновенная классная дверь. Старая, еще деревянная с толстым слоем краски, которая местами довольно глубоко прослеживать историю ее существования. Та, которую одним ударом кулака я пробил навылет. И это, представьте себе, больной рукой! Та морда, в которую целился, успела увернуться, а я сдерживаться уже не смог. Вернее, не захотел.
Когда директор заявил, что я должен компенсировать установку новой двери. Основным аргументом в данном случае был тот, что кто поломал — тот и ремонтирует. От услышанного чуть не слетел с катушек. Взять себя в руки получилось с очень большим трудом. Даже не представляю, почему был такой всплеск агрессии? Раньше такого за собой не замечал. Хотя, раньше и не доводили меня всей школой до белого каления.
Подумать только, меня чуть не прибили, и это на глазах нескольких учителей, которые демонстративно отворачивались в сторону, делая вид, что ничего не происходит, а теперь еще и делают виноватым? Вот это жесть! Даже ощутил, как запылали щеки от приплыва крови.
— Тогда я иду в прокуратуру, — просто заявил директору, развернулся в сторону выхода и сделал несколько шагов.
— Зачем в прокуратуру? — послышалось в спину.
В голосе оппонента, еще минуту назад качавшего права, прозвучал страх. И я его четко услышал.
— Пойду, расскажу, как с позволения директора, в школе издеваются над беззащитными детьми. Думаю, им это будет интересно.
Сказать, что я блефовал — это ничего не сказать. Даже не представляю, где находится вышеупомянутая прокуратура, и заинтересует ли ее какой-то урод из психушки. Нет, примерный район ее дислокации мне известен. Но, никогда ранее эта структура меня не интересовала.
Был еще один вариант решения данной проблемы. Вот только сказать, что он сработает лучше не смогу. Все-таки бить директора по морде лица, думаю, было бы не корректно. Позволять же дельнейшие издевательства — я не собирался.
В ходе дальнейшего разговора мы все же договорились. Директор оказался толковым мужиком. Только то, что я ему не понравился, было видно невооруженным глазом. Нутром чувствовал его отношение ко мне, но причины этого выпытывать не стал. Да и плевать, какие тараканы в его голове отвечают за отношение к окружающим, в том числе ко мне. Самое главное — я выторговал для себя одну небольшую преференцию. Или все же большую? Это зависит от точки зрения.
Решили, что в школу теперь буду ходить только на контрольные, а потом явлюсь только на экзамены. Учиться буду самостоятельно, но «неофициально». Документально это никто оформлять не будет. И без меня у людей много проблем. Скажем так, теперь я прогульщик, который занимается самообразованием. Так как общения с одноклассниками хлебнул уже по полной, то сильно настаивать на законном оформлении нашей договоренности не стал.
Было в этом всем только одно «но», на которое очень неадекватно реагировала паранойя. Согласно всем раскладам, он не должен был так просто соглашаться на выдвинутые мной условия. Ведь стоит только просто подумать, кто он, и кто я, как все становится на свои места. Директор же согласился не просто, а очень просто. Правда, если вспомнить наш разговор, то именно он подбросил эту идею. И снова мои подспудные страхи намекают, что это все неспроста. Хотелось бы понять, что тут происходит, но увы — понимания нет ни на грош. А просчитать ситуацию, как какой-то великий детектив, я не могу.
Следующие несколько месяцев пролетели довольно занимательно. Самое главное, что ненапряжно и без ненужных мне инцидентов. Я учился, пытался работать, иногда показывался в школе, но сразу же после контрольной делал ноги. Нарываться на неприятности очень не хотелось. И то, что задевать меня перестали, еще ничего не значило. Иногда, люди намного громче молчат, чем кричат.
А потом произошло событие, которого совсем не ожидал — умерла моя бабушка. Она вышла на лестничную площадку, видимо хотела пообщаться с соседками, споткнулась и упала. Думаю, понятно, что с летальным исходом. Анализ произошедшего был неутешительным. Мои мозги, невзирая на ошалелое состояние их владельца, логично заявляли, что так на лестничных площадках не умирают. Вот вы много таких случаев знаете? О многих ли слышали? Вот и я о том же.
Странно, но это совсем не смутило следователя, ведшего это дело. Согласно протоколу, который он оформил сразу же, даже без вызова криминалистов, выходило, что бабуля умерла от естественной причины — старости. А то, что столь необычным способом — так это бывает. Но, стоило мне заикнуться, что такого не может быть, меня самого чуть не сделали убийцей родственницы. А когда подала голос соседка, довольно подружившаяся с моей пожилой родственницей, как ее тут же записали в подельники. Пришлось заткнуться и не нарываться на неожиданные неприятности. В то, что данный представитель органов может их устроить — никто даже и не сомневался. Вот только выводов, напрашивающихся при разглядывании физиономии этого стража порядка, было намного больше, чем хотелось бы.
Прокручивал, правда, перед вызовом милиции в голове еще один вариант. Не сообщать что бабушка умерла, а сказать, что поехала в село. Но, по здравому размышлению, понял, что курсов по скрыванию трупов я не проходил. Да и где вероятность, что смогу так надежно спрятать труп, чтобы его не нашли позже? И не обвинят ли меня самого в преднамеренном убийстве? Это был очень серьезный вопрос.
То, что бабушка Лена была последним родным человеком, совсем не сказалось на моем восприятии ее смерти. Я не плакал, не нервничал, не впадал в ступор. Такое впечатление, что смотрю какой-то фантастический фильм с элементами личного присутствия. Внутри же нарастала злость. Не знаю, кто мной «заинтересовался» и чем это все выльется в дальнейшем, но неприятностей от него я получил уже выше крыши.
Как сложиться моя дальнейшая жизнь — не представляю. Все-таки курсы по юриспруденции одного из университетов, которые просмотрел в он-лайне, помогли очень многое узнать о нашей системе правосудия. Если не вдаваться в подробности, то выходило, что по закону я не имел никаких прав. Нет, в реальности права-то были, вот только реализовать их для сироты, побывавшего в психушке… вряд ли получится. И даже большие деньги сомневаюсь, что помогут. Вот как-то так. И что делать дальше — абсолютно не понятно.
Если же еще и учитывать чью-то непонятную заинтересованность, которая, чувствую, вылезает мне боком, то даже боюсь представить, что будет дальше. Была мысль, все бросить и бежать, куда глаза глядят. Куда-то далеко, где меня никто не знает. Ага, туда, где первый же милиционер попросит документы, которые еще напрочь отсутствуют. Дальше можно дорисовывать все, что только хочешь, ибо действительность бывает очень страшной и непредсказуемой. Вот только для этого нужны нормальные деньги. Где их взять? Квартиру быстро продать не получится. Хотя, о чем это я? Ее вообще не получиться продать. Это к слову о тех правах, которыми обладают несовершеннолетние. Налички, не так много, как хотелось бы. Да и заработки, которыми немного раньше похвастался, на фоне имеющихся потребностей, были периодическими и очень далекими от желаемого. Вечером того же дня пришел профессор с довольно солидным мужчиной, которому, навскидку, было порядка сорока лет. Сидя на кухне, мы общались только с доктором, который очень красиво имитировал заинтересованность в судьбе теперь уже круглого сироты. Вот только взгляды, которые он периодически бросал в сторону нашего третьего собеседника меня просто поразили. Было видно, что он его сильно боялся. Это было непонятно, и, следовательно, очень подозрительно. Несмотря на то, что за весь наш разговор тот не сказал ни слова, я четко понимал, что предо мной находится человек, у кого кровь не красного цвета, а, как любят выражаться некоторые — «голубого». И простым смертным он явно не чета. Лишь в самом конце беседы он соблаговолил заговорить. Сказано было не много. Мне всего лишь была обещана помощь. Он пообещал прислать своего порученца, который решит все, возникшие у меня проблемы.