Яворский молча слушал с непроницаемым выражением лица, лишь пальцы чуть крепче сжали деревянные бусины четок. Он прекрасно понимал, куда клонит этот «купец» и чьи уши торчат за его велеречивыми сетованиями.
— А пуще всего, — продолжал гость, внимательно следя за реакцией митрополита, — смущают умы православных те машины диковинные, что мастерит по царскому указу некий капитан Смирнов. Огонь, что от него исходит, гром невиданный… Не от лукавого ли все это, отче? Не сам ли антихрист нашептывает ему эти чертежи богомерзкие, дабы соблазнить и погубить души христианские? Ибо сказано ведь: «По плодам их узнаете их». А какие плоды от этих орудий, кроме смерти да разрушения?
Эрик Андерссон сделал небольшую паузу, а затем, понизив голос до заговорщицкого шепота, перешел к самому главному.
— Есть люди, отче святый, и у нас, и в других землях европейских, что с тревогой взирают на сии новшества. Эти люди готовы оказать помощь тем, кто не устрашится встать на защиту истинной веры, кто осмелится возвысить свой голос против этого безумия. Помощь и советом, и, — тут он сделал еще одну многозначительную паузу, — и средствами немалыми. Ибо борьба за дело Божие требует молитвы, твердой руки, а также злата, дабы собрать под свои знамена верных сынов Церкви. Организовать сопротивление этому натиску безбожному.
Предложение было сделано. Завуалированное, правда. Деньги и поддержка в обмен на противодействие царским реформам и, в первую очередь, деятельности Смирнова, чьи изобретения, очевидно, вызывали серьезную обеспокоенность у тех, кто послал этого «купца».
Стефан Яворский долго молчал. После разговора со Смирновым в присутствии Государя, да сановников, митрополит не мог отогнать чувство неправильности. Смирнов его смущал своей образованностью, а это неправильно. Не мог простой мастеровой иметь такую речь.
Свеча на столе потрескивала. Наконец, он поднял глаза на своего визитера. В его взгляде не было неуверенности.
— Лукаво говоришь, гость незваный, — произнес он строго. — Искушаешь, яко змий в Эдемском саду. Да только забыл ты, с кем речь ведешь. Я — Митрополит Церкви Русской Православной, и служу я Богу Единому да Государю своему, Помазаннику Божьему. — Каким бы он ни был — мысленно добавил Яворский. — А дела державные и пути Господни — не тебе, иноверцу, судить. Да, есть в реформах государевых то, что смущает мой пастырский дух, есть то, о чем болит душа моя. И о капитане Смирнове, и о его «машинах» я свое слово еще скажу. Но скажу его здесь, на земле Русской, открыто и по совести своей. А вы, господа шведы, — он сделал ударение на последнем слове, давая понять, что не обманулся личиной купца, — привыкли чужими руками жар загребать. Не выйдет! Церковь Русская сильна своим духом и верой народа своего, и не нуждается она в помощи тех, кто веками точил зуб на Русь Святую и только и ждет, как бы посеять смуту да раздор в нашем доме. Так что ступай с миром, «купец», да передай своим хозяевам, что Митрополит Стефан Яворский родиной не торгует и совестью своей не поступится. Сами разберемся, где правда, а где кривда, без ваших «добрых» советов и иудиных сребреников.
Лицо Эрика Андерссона исказилось. Маска благодушного торговца на миг слетела. Он явно не ожидал такого прямого и жесткого отпора от человека, которого его хозяева, по-видимому, считали потенциальным союзником, недовольным царской политикой. Улыбка на его губах, сменилась ледяной гримасой.
— Зря вы так, ваше высокопреосвященство, — произнес он, поднимаясь со скамьи. Его голос потерял вкрадчивость, в нем зазвучала неприкрытая угроза. — Очень зря. Отказ от столь щедрого предложения может иметь весьма печальные последствия для тех, кто вам дорог. Ибо пути Господни неисповедимы, а пути тех, кто служит интересам короны шведской, бывают порой весьма извилисты и опасны для строптивцев. И поверьте, найдутся в вашей пастве и другие, более сговорчивые и дальновидные пастыри, которые оценят нашу помощь по достоинству. Не вы первый, не вы последний, кто пожалеет о своей гордыне.
Он резко развернулся и, не прощаясь, вышел из кельи, оставив за собой тяжелый, гнетущий воздух. Дверь тихонько скрипнула и захлопнулась.
Митрополит Стефан Яворский остался один. Он хотел бы сообщить Царю о том, что вокруг Церкви бродят пришлые со злыми намерениями. Но тут же одернул себя. Петр слишком сильно давит на Церковь, лишил ее многих возможностей. Поэтому нет у митрополита надежды на Государя.