Он медленно опустился на колени перед небольшим аналоем с иконами, и долго, истово молился о России, о царе, о своей пастве, о том, чтобы Господь дал ему силы выстоять в грядущих испытаниях. Угроза, прозвучавшая из уст шведского лазутчика, была серьезной. Враг хитер, коварен и не остановится ни перед чем. И намек на то, что среди духовенства уже есть те, кто готов пойти на сделку с врагом, болью отозвался в его сердце. Борьба предстояла нелегкая с теми, кто готов был продать веру и Отечество за заморское золото.
Интерлюдия 2.
В небольшом, жарко натопленном кабинете недостроенного дворца, пропахшем табачным дымом и воском от бесчисленных свечей, нервно расхаживал сам Государь Петр Алексеевич. Его высокий рост и широкие плечи, казалось, едва умещались в скромных по сравнению с европейскими монархами покоях. Перед ним, у стола, заваленного картами и бумагами, с присущей ему долей развязности, стоял Александр Данилович Меншиков, светлейший князь, правая рука и ближайший сподвижник царя. Только что закончилось обсуждение идей капитана Смирнова. Восторги поутихли, и теперь разговор принял куда более серьезный и тревожный оборот. Брюс, Яков Вилимович, только что покинул кабинет, оставив после себя ворох донесений от своих «языков» из шведского стана.
Лицо Петра было хмурым, темнее осенней тучи. Он резко остановился перед Меншиковым, скрестив руки на груди.
— Слишком быстро, Данилыч, ох, слишком быстро они наши секреты пронюхивают! — прошипел он с плохо скрываемым раздражением. — Одно дело, когда идеи общие, что у всех на виду, на тех же маневрах аль при осадах подсмотреть можно. А тут — детали такие, которые и мне-то этот Смирнов, чертяка головастый, не сразу все выкладывает, все какими-то своими «опытами» прикрывается!
Петр подошел к столу, ткнул загрубевшим от работы на верфях пальцем в карту Ингерманландии, в точку, обозначавшую скромное имение Игнатовское, недавно пожалованное Смирнову.
— Вот здесь, — продолжал он, сверля Меншикова тяжелым взглядом, — он свои «опыты» ставит. Тайные, заметь, опыты! Об этом месте, Данилыч, знал только я, он сам, ну и Яков Вилимович, которому я строжайше приказал обеспечить этому его «огороду» такую охрану, чтоб мышь не проскочила. А теперь что выходит? Шведы, супостаты, будто чертежи оттуда прямиком получают! Как есть получают! Иначе откуда им знать про тот же порох, про который и мы-то с тобой только на днях толком услыхали?
Меншиков, всегда остро чувствовавший малейшие изменения в настроении государя и умевший держать нос по ветру, внутренне напрягся. Он прекрасно понимал, что царский гнев, если его вовремя не направить в нужное русло, может обрушиться на любого. Подозрение в государственной измене, да еще и в столь щекотливом деле, касающемся новейших военных разработок, могло стоить головы. Он с деланным удивлением вскинул брови.
— Помилуй, Государь, да как же это возможно? — возмущенно воскликнул он. — Уж не Яков ли Вилимович… того… промах дал? Аль люди его подкачали? Хотя, казалось бы, человек он бывалый, в таких делах толк знает…
Петр отмахнулся, снова заходив по комнате.
— Брюс тут не при чем, не темни. Он за Смирнова головой отвечает, да и предан мне, как пес. Тут другое, Данилыч, глубже. Мышь амбарная завелась, и сидит она, видать, где-то совсем рядом. Иначе как объяснить, что такие тайны, к которым доступ имеют единицы, так легко уплывают к врагу?
Меншиков нервно повел плечами. «Рядом», «в самом сердце» — могло означать кого угодно из тех, кто имел честь находиться в ближнем кругу царя. И его, Меншикова, в первую очередь. Он решил сыграть на опережение, попытавшись выведать у Петра больше подробностей, чтобы понять, насколько серьезна ситуация и не грозит ли она лично ему.
— Так что ж там такого сокровенного в этом Игнатовском, Ваше Величество, коль уж такие страсти кипят? — спросил он с самым невинным видом. — Какие такие «опыты» капитан Смирнов ставит, что они шведу поперек горла встали? Может, репу какую диковинную выводит, аль табак особо ядреный, что вражеским солдатам головы дурманит?
Петр остановился, метнул на Меншикова подозрительный взгляд.
— Когда придет время — узнаешь. Главное сейчас — эту мышь найти и хвост ей прищемить, да так, чтоб другим неповадно было! А то все наши победы могут прахом пойти из-за одного паршивого предателя!
В этот самый момент дверь тихонько приоткрылась, и в щель просунулась румяная, улыбающаяся физиономия Марты Скавронской, или, как ее все чаще называли при дворе, Екатерины. Она была на сносях, ее округлившийся живот уже не скрывала просторная домашняя одежда. В руках она держала запотевший кувшин с квасом.