Выбрать главу

И вот, когда колокол отбил полночь, возвестив наступление нового года, по моему знаку в небо взмыла первая ракета. За ней — вторая, третья… А потом началось такое, чего этот Питер-бурх еще определенно не видывал.

Небо над Невой будто взорвалось всеми цветами радуги. Красные, синие, зеленые, золотые огни летели ввысь, рассыпаясь миллиардами искр, складываясь в узоры, от которых дух захватывало. Сначала вспыхнул огромный вензель Государя — сплетение букв «П» и «А», окруженное сияющей простенькой короной (сколько усилий на это понадобилось — ужас). Толпа на набережной ахнула. Потом в небе распустились огненные цветы, закрутились «солнца», разметая снопы серебряных и золотых искр. Ракеты с таким ревом уносились ввысь, что закладывало уши, а там взрывались каскадами разноцветных огней, заливая светом замерзшую Неву и стены строящихся дворцов. Для большего эффекта я даже рискнул использовать несколько составов с магниевым порошком, который Брюс с трудом достал в мизерных количествах — они давали такие ослепительно-белые вспышки, что на секунду становилось светло, как днем.

Вдоль набережной вспыхнули сотни «бенгальских огней» и «фонтанов», превратив ее в огненную аллею. Народ кричал от восторга, хлопал, указывал пальцами в небо. Даже бывалые иностранцы, повидавшие всякое в своих Европах, стояли с изумленными лицами. Сам Государь, стоявший на специально устроенном помосте, радовался как ребенок, хлопал в ладоши и что-то восторженно кричал Меншикову.

Это был мой триумф!

Да, «потешный», но — триумф.

Я доказал, что могу и пушки лить, и устраивать представления, которым европейские короли позавидуют. Что немаловажно, под это дело я провел множество полезных опытов с разными химическими смесями, которые мне еще очень пригодятся для более серьезных дел. Да и реактивы, выделенные «для царской потехи», теперь можно было спокойно пустить на нужды «Проекта Феникс».

Когда последние залпы отгремели и над Невой повис пороховой дым, смешанный с морозным паром, я почувствовал невероятную усталость, но и такое же невероятное удовлетворение.

Мы это сделали!

Вернувшись во дворец Меншикова, где бал разгорался с новой силой, я тут же оказался в центре внимания. Меня поздравляли, хлопали по плечу, осыпали комплиментами. Сам Государь, подойдя, обнял меня и громогласно заявил:

— Ну, Смирнов, удружил! Вот это потеха! Вся Европа языками чесать будет! Молодец! Жди награды!

Я расшаркался в благодарностях. Успех фейерверка — это царская милость, это новые горизонты.

Было как-то странно. Никакого новогоднего настроения. Да, была радость и гордость за проделанную работу. Но вот новогоднего настроения — не было. Хотя, оно и в прошлой жизни так было. Может, надо что-то поменять в своей жизни? Завести себе девушку, а то хожу как робот. Устал я от всего этого. Да и чувствую, что ели раньше гормоны утихомиривались из-за физического перенапряжения, то сейчас, когда жизнь стала более сытой, хотя и такой же активной, организм требовал своего.

Бродя по залам, я пытался прийти в себя после осознания того, что молодой организм требует женской ласки. В одном из дальних салонов, куда доносился лишь приглушенный гул бала, мой взгляд упал на две фигуры. Мария Гамильтон, фрейлина, известная немногословностью и любовью к книгам, стояла ко мне вполоборота и о чем-то напряженно шепталась с невысоким, полноватым мужчиной в купеческом кафтане. Купец этот был мне смутно знаком: пару раз я видел его в приемной у Брюса.

А эта Гамильтон — очень симпатичная особа. Новый год, в конце концов, може приударить за красавицей?

Я незаметно приблизился. Разговора их я не расслышал, но сама манера общения, взгляды, скупые, но выразительные жесты — все указывало, что тема их беседы далека от погоды или придворных сплетен. Чувствовалось в этом что-то напряженное, словно они заключали сделку. Гамильтон выглядела очень сосредоточенной, даже несколько встревоженной. Купец же, напротив, казался весьма довольным и время от времени озирался по сторонам, будто опасаясь быть замеченным.

Я встретился взглядом с Брюсом, который, как оказалось, тоже наблюдал за этой парой из другого конца зала. Он едва заметно кивнул.