Он поднялся, давая понять, что визит окончен. Прощаясь, когда мы остались с глазу на глаз у коляски, Петр вдруг понизил голос и, наклонившись ко мне, брякнул фразу, которая меня напрягла:
— Готовься, барон. Скоро мне понадобятся твои таланты. Есть у меня одна мыслишка… очень рискованная. Но, думаю, тебе она будет по плечу.
С этими словами он плюхнулся в коляску, и та, подняв облако пыли, покатила прочь, оставляя меня в полном ауте и с какой-то смутной тревогой. Какая еще «рискованная мыслишка»? Что задумал Государь? И почему именно мне это должно быть «по плечу»?
Глава 20
В Игнатовском жизнь кипела ключом. Литейка и кузницы коптили небо почти круглые сутки. Молотобойцы лупили, пилы визжали, раскаленный металл шипел, плюхаясь в воду для закалки — вся эта какофония давно стала для меня привычной музыкой. Такой, знаете, музыкой созидания. Здесь, подальше от столичных разборок и подковерных игр, я, что называется, был в своей тарелке. Хотя прекрасно понимал — это затишье ненадолго. Работали от зари до зари, буквально. Народ уматывался, вкалывал с отчаянным упорством.
Магницкий бывало засядет в своей каморке. Он с головой ушел в эту свою баллистику для СМ-1, в сопромат для новых стволов, в термодинамику горения наших порохов. Я его подкармливал идеями из будущего, как мог, на пальцах объяснял принципы, которые ему, человеку XVIII века, были пока не ведомы. А он, своей гениальной головой, все это переваривал, облекал в понятные ему формулы и расчеты, прилаживая к нашим реалиям. Иногда выскочит из своей «кельи» — взъерошенный, глаза горят, в руках листки, мелко исписанные, — и давай сбивчиво тараторить, с таким азартом, как можно профиль нареза подправить, чтобы кучность била лучше, или как шаг пружины в затворе оптимизировать, чтобы механизм плавнее ходил. Я думал: вот он, наш русский Леонардо, только не по части живописи, а по точным наукам. Его неуемная энергия и пытливость ума заражали и меня, и всех, кто оказывался рядом. Он из той породы людей, что прогресс двигают, сами того до конца не осознавая.
Федька с Гришкой тоже без дела не сидели. Они на себя всю канитель с бездымным порохом для СМ-0.1 взвалили. Их упорство, плюс мои подсказки, да и собственная смекалка, наконец-то дали результат, которого мы так ждали. Сколько они там шишек набили, сколько опасных опытов переделали — страшно вспомнить. Но в итоге подобрали-таки стабильную рецептуру, и, что еще важнее, отладили технологию уменьшенных навесок. Теперь наши СМ-0.1 перестали быть русской рулеткой — бахнет или не бахнет. Стволы из той стали, что у нас была, перестало раздувать после каждого второго выстрела, затворы не клинило так часто. Армия начала получать это оружие все больше и больше. Рядом с Игнатовским строилась отдельная сборочная линия по массовой сборке оружия. Я регулярно читал донесения с фронта: солдаты на «бездымки» не могли нарадоваться. Скорострельность выше, дыма нет, который позицию выдает и целиться мешает, кучность лучше — все это давало нашим серьезный козырь против шведа. И каждый раз, читая эти строчки, я чувствовал, как внутри что-то теплое разливается. Не зря, все это было не зря. Каждый спасенный русский солдат, каждая выигранная заварушка благодаря этому оружию — и моя маленькая победа.
А вот главная моя головная боль и одновременно главная надежда — винтовка СМ-1 — двигалась вперед со скрипом. Основная загвоздка, почти непреодолимая на данном этапе, была в стали. Та сталь, которую мы могли получить со всеми моими примочками и ухищрениями, все равно не держала тех адских нагрузок, которые требовались для нормальной магазинной винтовки под мощный патрон с бездымным порохом. Кричный способ, пудлингование в моем кустарном исполнении — это все было, как мертвому припарка. Стволы из такой стали после нескольких десятков, а иногда, если уж совсем повезет с плавкой и ковкой, начинали «плыть», теряли свою геометрию, нарезы слизывало, а то и вовсе рвало к чертям, хорошо хоть пока без жертв. Но даже эти «десятки выстрелов» были настоящим чудом. Еще год назад о таком и мечтать не приходилось. Я, не брезгуя черной работой, стоял у горна до седьмого пота, колдовал с присадками, с режимами ковки и закалки, с отпуском. Я выжимал из памяти все, что знал из своей прошлой жизни, пытался объяснить основы легирования, рассказать, как углерод, марганец или кремний влияют на свойства металла (в какой-то момент возникла мысль «создать» таблицу Менделеева). Объяснял я, конечно, на пальцах, без всяких там химических анализов, которых у нас и быть не могло. Иногда они смотрели на меня как на полоумного, который непонятные заклинания бормочет.