— Здравствуй, полковник, — хриплым голосом буркнул Царь. — Проходи, садись. Разговор предстоит не из легких.
Я молча примостился на краешек стула. Атмосфера в комнате была гнетущая. Пока Петр собирался с мыслями, я лихорадочно соображал, на кой-ляд меня сюда выдернули.
Петр снова прошелся по комнате, потом резко остановился напротив меня, буравя тяжелым, испытующим взглядом.
— Полковник, дело дрянь. Хуже некуда.
Вот так. «Хорошее» начало разговора.
— Шведы, — продолжил он, — никак не успокоятся. Карл новый удар готовит. И на этот раз решил нас измором взять, задушить в колыбели.
Государь опять замолчал. Я ждал. Зачем он мне это говорит? Чтобы я лучше понял, как важна моя работа над СМ-1 и бездымным порохом? Да я и так это понимал.
— По донесениям нашей агентуры, — встрял Брюс, — шведский флот, который за последние месяцы здорово подкрепился кораблями и, что самое паршивое, опытными морскими офицерами от наших так называемых «дружественных» европейских держав — англичан, голландцев, да и австрияки, похоже, руку к этому приложили — готовится к полномасштабной блокаде Петербурга с моря. Хотят нам все пути снабжения перерезать, запереть наш флот в Финском заливе, лишить нас возможности на Балтике вообще шевелиться.
Блокада Петербурга?
— Но это еще не все, — снова заговорил Государь. — Одновременно с этим Карл собирает на границе армию. Хочет ударить и с суши, взять Петербург в клещи. И силы, по донесениям, собрал немалые. Куда больше, чем были у него под Нарвой.
Брюс кашлянул в кулак, поправил манжеты своего камзола.
— Нам удалось раскрыть заговор в самом сердце нашего Адмиралтейства, полковник. Несколько высших чинов, командиров кораблей, оказались предателями. Их купил этот самый европейский альянс, который так боится усиления России. Они готовили масштабный саботаж нашего флота в самый критический момент, когда шведы начнут свою атаку. Хотели вывести из строя лучшие корабли, поджечь склады с порохом и припасами, посеять хаос. Если бы нам не удалось вовремя эту гадину Гамильтон накрыть, а это ее показания вывели на них, наш флот был бы уничтожен еще до начала боя, не сделав ни единого выстрела.
Предательство! Враг внутри — это всегда страшнее врага снаружи.
Петр снова заметался по комнате, его шаги стали резкими, отрывистыми. Он еле сдерживал бушующую в нем ярость.
— Они хотят задушить нас в колыбели! — выкрикнул он, остановившись и саданув кулаком по столу так, что карты подпрыгнули. — Они все сговорились против нас — шведы, англичане, голландцы, австрияки! Все боятся сильной России! Хотят снова загнать нас в то болото, из которого мы с таким трудом вылезаем! А хрен им! — он обвел нас тяжелым взглядом. — Мы будем драться! За каждый вершок нашей земли, за каждый камень этого города! Но для этого, Смирнов, нам нужно что-то совершенно неожиданное. Если мы не ответим им так, чтобы у них земля под ногами загорелась, Петербургу — конец. А за ним, — он понизил голос, — а за ним и России!
Я смотрел на Государя. Положение было аховое. Против объединенных сил Европы, их флотов, армий, денег и опыта… Что мы могли им противопоставить? Нашу еще не окрепшую армию и флот, разоренную войнами и реформами страну?
— Государь, — я все-таки решился прервать молчание, голос, правда, немного сел, пришлось откашляться. — Яков Вилимович. Все, что вы рассказали… это, конечно, мрак полный. Но позвольте спросить, при всем моем рвении и желании служить вам верой и правдой, чем я-то, инженер, оружейник, могу тут пригодиться? Мое дело — пушки, ружья, порох да сталь. А тут, я так понимаю, дела куда… глобальнее.
Петр нахмурился. На секунду в его глазах мелькнуло удивление, но тут же сменилось знакомой тяжелой задумчивостью.
— Глобальнее? — он хмыкнул, только вот смешного в этом ничего не было. — А разве твои пушки, Смирнов, которые лупят дальше и точнее шведских, разве твои бездымные фузеи, что солдату позволяют стрелять чаще, разве это не глобально на войну влияет? Разве твои станки, которые дают нам оружие делать быстрее и качественнее, — это не дело государственной важности? Ты, полковник, мыслишь рамками своей мануфактуры, цеха. А я от тебя жду, что ты за эти рамки выйдешь. У тебя голова не так, как у прочих, устроена. Ты видишь то, чего другие в упор не замечают, или боятся замечать. Ты умеешь находить необычные ходы. Вот этого я от тебя и жду.