«2. Дисциплина — основа доблести». Главным достоинством воина новой армии становится безупречное исполнение приказа и строжайшее соблюдение технического регламента. Умение вовремя прочистить затвор под огнем важнее умения кричать «ура!». Бой из хаотичной свалки превращается в слаженную работу механизма.
«3. Честь — синоним эффективности». Этот тезис я сформулировал как прямой ответ Орлову. Честь воина Империи заключается в том, чтобы выполнить боевую задачу с минимальными потерями для своих, а не в том, чтобы сойтись с врагом «глаза в глаза». Убить десять врагов, оставшись незамеченным, — высшее проявление профессионализма. Цель войны — безоговорочная победа, а не славная смерть.
Отложив перо, я перечитал написанное. Прагматизм. Эффективность. Логика. Но что-то в этой холодной схеме не сходилось. Заставит ли это человека идти на смерть? Нет. Этому механизму не хватало топлива. Высшей цели, идеи, ради которой стоит и убивать, и умирать.
«4. Солдат — носитель имперской воли». Он — представитель новой, могущественной силы, строящей новый мир, а не просто рекрут. Его личная доблесть измеряется в том, насколько действенно он продвигает интересы и величие своего государства. Убийство врага — государственная необходимость, а не личная месть или поединок.
Вот теперь доктрина обрела завершенность — безжалостную, циничную, монолитную. Я смотрел на исписанный лист. Кто я такой, чтобы переписывать понятия о чести и доблести, которые веками цементировали души воинов? Простой инженер, случайный пришелец. Я даю им сталь и пар, но взамен забираю нечто незримое, то, что и делало их людьми. Не превращаю ли я их в бездушные винтики своей имперской машины?
Ответ был. Омерзительный в своей простоте: да, превращаю. И поздно отступать. Создав новое оружие, я породил новую реальность. И теперь мой долг — дать им правила выживания в этом созданном мною мире. Моя роль снова менялась и расширялась. Из инженера, промышленника и стратега я превращался в идеолога.
«Инженер человеческих душ»… Горькая усмешка тронула мои губы. Это циничное и точное определение, оказывается, бессмертно. Что ж, похоже, в любом веке требуются свои инженеры. И я, кажется, добровольно записался на эту должность.
Ящик со «Шквалом» стал манифестом, вызовом всему этому миру. И я знал наверняка: дверь в новую эпоху уже распахнута. А за моей спиной слышится лязг гусениц и сухой щелчок затвора — это неумолимый марш нового времени.
Глава 20
С высоты редута, наспех отсыпанного из мерзлой земли и усиленного плетеными турами, открывался вид одновременно унылый и величественный. До самого горизонта простиралась бурая, истоптанная десятками тысяч ног и копыт равнина, испещренная темными змеями траншей, утыканная земляными укреплениями и усеянная тысячами палаток нашего осадного лагеря. А в центре всей этой хренотени, на высоком берегу, словно вросший в землю каменный зверь, стоял Азов. Неприступная крепостица казалась частью самого ландшафта, а не творением рук человеческих.
— Вот, изволишь смотреть, Петр Алексеевич, сидим, — проскрипел рядом старый фельдмаршал Шереметев. Из тяжелой шубы торчал лишь изрезанный морщинами кончик носа, выпускающий облачка пара. Сухим, унизанным перстнями пальцем он указал на крепость. — Сидим и на луну воем. Третья неделя пошла, а воз и ныне там.
Подзорная труба выхватывала из мутной дымки вражеские укрепления, и увиденное впечатляло — не то слово. Изумляло и злило одновременно. Вместо грубых, отвесных стен, что рисовались в моем воображении, передо мной раскинулась современная, построенная по всем правилам фортификационной науки земляная крепость. Идеально выверенные углы бастионов обеспечивали перекрестный огонь. Хитрая змейка сап позволяла туркам скрытно подбираться к нашим передовым позициям. А в низких, покатых валах вражеской обороны пушечные ядра вязли, как в перине, не причиняя особого вреда. Да, здесь явно поработал европейский ум, не иначе как кто-то из учеников Вобана приложил к этому делу свою голову. Турки нагло огрызались, вели точную контрбатарейную стрельбу и устраивали дерзкие ночные вылазки.
— Хитро окопались, басурмане, — протянул я, опуская тяжелую медь трубы.
— То не их ум, — вздохнул Шереметев, тоном полным старческой усталости. — Пленные языки сказывают, франки да англичане у них в инженерах сидят. Учат, как по науке воевать. Слава Богу, хоть осадную артиллерию твоими стараниями подвезли, Петр Алексеевич. Без твоих осей и колес мы бы и до сих пор под Таганрогом в грязи сидели. Однако с остальным — беда. Наши пушкари бьют, а толку чуть. А как только наши стрелки головы из траншей высунут, их тут же с валов пытаются достать. И ведь не подберешься. Эх, раньше было чудно — лоб в лоб, сила на силу. Не то, что…