— Крепко ли сладили? — спросил он, останавливаясь у того самого узла, что подвел нас на подъеме. — Не развалится, потешив басурман?
В его голосе слышалась горькая ирония, видать не забыл о той злосчастной аварии.
— Учли ошибки, Государь, — спокойно ответил я. — Узел рулевой тяги усилен, поставлен тройной запас прочности. А главные выводы из того пути, — я протянул ему свой путевой журнал, — вот здесь, в расчетах. Эта машина — опытный образец. Но она доказала, что есть куда стремиться.
Он взял журнал, но, не открывая, лишь взвесил на руке и вернул мне.
— Чертежи и расчеты — после.
Мы вернулись в душную тесноту землянки и я перешел к главной части своего визита. Сейчас на стол лягут результаты моего самого рискованного и самого важного проекта. Я молча разложил перед государем итоговые ведомости «Общей Компанейской Казны» и подробный отчет царевича Алексея о запуске проекта «Стандарт».
— Государь, твой сын показал себя настоящим хозяином, — осторожно начал я, деловым тоном. — Не ограничившись простым подписанием бумаг, он заставил Демидова и Морозова работать в одной упряжке. Лично выявив приписки в поставках, спас для казны тысячи рублей. Он думает, Государь, как правитель.
Взяв бумаги, Петр пробежал их быстрым взглядом, привыкшим выхватывать суть. Взгляд его скользнул по диагонали, по столбцам цифр, на мгновение задержался на итоговых суммах и замер на аккуратном, уверенном росчерке сына внизу документа. Он долго молчал. Я ждал. Эта напряженная тишина давила и немного бесила, если честно.
— Бумаги… Бумаги он всегда любил, — наконец глухо произнес он, так и не подняв на меня глаз. — Ладно. Поглядим, как в настоящем деле себя покажет. Не расслабляй его, бригадир.
Одним движением он убрал отчеты сына в отдельную стопку — жест, красноречивее слов — вопрос закрыт. Успех принят к сведению, восторга не вызвал. Обидно.
— Ну? — он впился в меня тяжелым, выжидающим взглядом. — Что еще привез, хитрец? Не с пустыми же руками чсотни верст трясся. Какое новое чудо явишь?
Вот он, момент истины. Тяжелый, обитый железом ящик, что остался под охраной в моей палатке, я не принес (послать адьютанта за ним — минутное дело). Желание выложить главный козырь, рассказать про «Шквал», я подавил. Государь не в духе. Один взгляд на его уставшее, измотанное лицо, на карту, испещренную гневными пометками, — и решение пришло само, не время. Сейчас, в нетерпении, он мог приказать немедленно запустить сырое оружие в производство, наломав дров. СМ-1 я так и не довел до того идеала, о котором мечтал. Его усовершенствованный вариант не должен постичь ту же участь. Явление такого оружия требовало подготовки.
— Чудес не обещаю, Государь, — ответил я, принимая решение. — Лишь малую толику пользы для артиллерии. Магницкий закончил расчеты по новым баллистическим таблицам для наших мортир. С учетом поправок на ветер и влажность. Точность стрельбы должна повыситься.
Протянутая мной тетрадь была правдой, но лишь ее малой, безопасной частью — эдакая дымовая завеса, за которой я прятал главное.
Петр взял ее, мельком пролистал, и я успел заметить во взгляде мимолетное разочарование, тут же скрытое под маской усталости. Он явно ожидал большего.
— Ладно, — бросил он, откладывая тетрадь. — И то хлеб. Передай старику мою благодарность. Располагайся. Вечером — быть на военном совете. Дел по горло.
Ясно, я собрался уходить. Но когда он уже отвернулся к карте, погружаясь в свои думы, император вдруг замер. Медленно обернулся, и на его лице впервые за все время нашей встречи промелькнуло что-то похожее на любопытство.
— Постой-ка, бригадир. Я ведь тебя не звал. Сам приехал. По своей воле в эту грязь и слякоть полез. Хотя мог и посыльного отправить. Зачем? Не терпелось славы воинской отведать?
Так вот в чем дело? Вот и главный вопрос. Так вот что сейчас тревожит Государя? Не техника, не царевич, а моя дерзость — вот что его по-настояшему мучило. Ревность собственника, не желающего делить лавры будущего победителя, даже если победа эта пока висела на волоске. Его испытующий взгляд я выдержал без малейшего трепета.
— Слава — дело генеральское, Государь. Мое дело — железо, — на моих губах появилась легкая, чуть нахальная усмешка. — А приехал, сказать по правде, отдохнуть. Уж больно в столице воздух тяжелый стал от бумаг да счетов. Захотелось, как в старину говорили, «размять косточки», да делам твоим государевым подсобить, чтобы отдых этот не впустую прошел.