Орлов взял один из зарядов. Тяжелый, пахнущий смолой. Он поднял на меня взгляд. До него дошло. Маскарад был лишь для того, чтобы его горстка диверсантов смогла подобраться к одной-единственной, загадочной точке на многокилометровой стене. Не зная конечной цели, он видел мою уверенность, и этого оказалось достаточно.
— Будет исполнено, ваше благородие, — глухо сказал он.
Штурм был назначен на следующую ночь. И теперь от успеха одной маленькой, тихой группы, идущей в неизвестность, зависела судьба всей армии.
Глава 3
Раньше горниста меня разбудил стук топоров. Выйдя из палатки и зябко поежившись от сырого утреннего ветра, я увидел, как лагерь превращался в огромный механизм. Моя великая стройка началась. Повсюду бегали солдаты: тащили бревна, копали, переругивались. Армия, изголодавшаяся по настоящему делу, вгрызалась в работу с остервенением. Это был первый, самый простой этап моего плана — занять руки и головы тысяч людей, чтобы у них не осталось времени на страх и сомнения.
У подножия одной из строящихся башен я застал полковника Сытина. Побагровевший от натуги и командного рыка, он напоминал языческого жреца, возводящего капище своему богу — Военному Уставу. Заметив меня, полковник прервал свою тираду, обращенную к десятнику, выпрямился и, стерев рукавом пот со лба, с нескрываемой гордостью доложил, понизив голос до заговорщицкого:
— Работа кипит, ваше благородие! Даст Бог, к вечеру обе махины поставим. Грубовато, спору нет, не чета вашим игнатовским диковинам, однако под самые стены подвести — сдюжат. Мужики стараются, видят, что дело-то настоящее пошло.
— Вижу, Афанасий Игнатьевич, вижу, — я с серьезным видом оглядел неуклюжее сооружение, уперев руки в бока. — Главное — прочность. Чтобы ядром с первого раза не разнесло.
— О том и пекусь! — он с кряхтением хлопнул по просмоленному брусу. — Здесь все по науке. На совесть делаем. Не то что эти ваши… затеи хитроумные. Я уж приказал и фашины вязать, и шанцы готовить. Все как положено для правильного приступа.
Колкость я пропустил мимо ушей. Его искренняя вера в происходящее была лучшей маскировкой, какую только можно было придумать. Пока он строил здесь декорации к своей последней, героической и абсолютно бессмысленной битве, мои люди в дальних мастерских уже начиняли «громовые стрелы» и доводили до ума «дьявольские органы». Пусть тешится. Его показное усердие работало на меня лучше всего.
Чуть поодаль, в стороне, другая команда под присмотром такого же упертого служаки-капитана собирала рамы для катапульт. Зрелище было настолько гротескным, что я невольно замедлил шаг. Проходившая мимо группа солдат, завидев меня, притихла, но обрывок их разговора все же долетел до моих ушей.
— Слыхал, Афонька, — шептал один, косясь на постройку, — полковник велел камнемет ладить. Говорит, ядра беречь будем, станем на турок булыжниками кидаться.
— Да он, видать, при царе Горохе воевал, когда еще пороху не придумали, — фыркнул второй, сплюнув в грязь. — Глянь на басурман, животы от смеха надрывают.
Подняв взгляд на стены Азова, я убедился в его правоте. Там действительно царило оживление. Фигурки в высоких тюрбанах и халатах облепили бруствер, откровенно потешаясь и показывая пальцами на наши поделки. Один из янычар даже изобразил, будто кидает камень, вызвав гогот товарищей. Их можно было понять: в эпоху пушек и мортир вид врага, строящего катапульту, мог вызвать только презрительную усмешку. Они видели перед собой армию, впавшую в первобытное состояние. Василий Орлов, возникший из ниоткуда у моего плеча, точно уловил суть момента.
— Какая прелесть, — с усмешкой протянул он. — Наши смеются над турками, которые смеются над нашими. Круговорот веселья. Никто и не думает, зачем на самом деле эти дрова нужны.
— В том и расчет, Василий, — тихо ответил я. — В том и расчет. Смех расслабляет. И притупляет бдительность. Пока они смотрят на этот цирк, они не смотрят себе под ноги.
Я прошелся по площадке, раздавая бессмысленные, на первый взгляд, указания. Нужно было убедиться, что все идет по плану не только на поверхности. Подойдя к одной из башен, я сделал вид, что проверяю прочность узлов, и, наклонившись, незаметно сунул в руку молодому поручику Ржевскому, который изображал здесь простого десятника, свернутую в трубку записку. Там были последние расчеты по углам возвышения для пусковых мортирок, которые предстояло замаскировать на верхнем ярусе. Он коротко кивнул, не меняясь в лице, и спрятал бумагу в рукав. Затем я подошел к месту сборки катапульт и громко, чтобы слышали все, отчитал капитана за «неправильный» угол наклона метательного рычага, заставив его переделывать узел. Турки на стенах наверняка оценили мою командирскую въедливость. И никто из них не заметил, как во время этого «разноса» мои люди закрепили на основной станине дополнительные, скрытые упоры для оси маховика сирены. Система работала. Как же я люблю то слова — система. Снаружи — театр абсурда под руководством Сытина. Внутри — выверенная подготовка к операции.