День клонился к вечеру. Уставшее и блеклое солнце опускалось за лиман, окрашивая небо в холодные, фиолетовые тона. Работа в лагере затихала. Две уродливые башни и скелеты катапульт чернели на фоне заката, как памятники человеческому упрямству. Сытин, охрипший и бесконечно довольный собой, совершал последний обход своего детища. Он справился, подготовил плацдарм для штурма. Только старый полковник не знал, что его работа уже окончена, а эти сооружения станут сценой для представления, которое начнется с наступлением темноты. И аплодисментов на этой премьере не предвиделось.
Глубокая ночь окутала лагерь плотным покрывалом. Костры потухли, умолкли разговоры. Редкий кашель часового и тихое ржание лошадей нарушали тишину. В моем шатре, освещенном единственной сальной свечой, собрался весь цвет моей новой армии — дюжина молодых капитанов и поручиков, командиры ударных групп. Их лица, выхваченные из мрака неровным пламенем, были сосредоточеными. Ушла вчерашняя бесшабашность, на смену ей пришла готовность и, главное, вера. Наверное, в меня.
На столе перед нами лежала не карта. Она была бесполезна, на ней лишь камень и земля. Вместо нее я раскатал на всю длину свиток пергамента. Это был чудовищный гибрид инженерной схемы и нотного стана. Горизонтальные линии для каждой группы: «Сирены», «Ракеты-Парашюты», «Ракеты-Шутихи», «Барабаны Разина», «Группа Хвостова», «Группа Орлова». Вертикальные — минуты, секунды. А на пересечениях — знаки, мои условные символы. Восходящая спираль — «Начать вой». Раскрытый веер — «Залп осветительными». Сжатый кулак — «Начать шумовую атаку». Я собирался дирижировать действиями целой армии. В голове были именно такие образы. Уж слишком необычно для меня все это.
— Господа, — я обвел их взглядом. — Через два часа начнется представление. Успех зависит от точности, а не от храбрости и числа. Он зависит от того, насколько безупречно каждый из вас исполнит свою партию.
Я постучал по пергаменту.
— Час ноль — начало. Первыми вступаете вы, поручик Дубов. Ваша партия — «Глас Божий». Все пять установок должны завыть одновременно. — Это увертюра. Я подавил ухмылку. — Час ноль, минута первая. Вступает капитан Нелидов. Ваша партия — «Огненный змей». Пока их уши разрывает вой, ваши люди с трех направлений одновременно запускают ракеты. Не залпом, волнами. Первая — осветительные, с парашютами. Вторая и третья — шумовые и цветные. Вы должны ослепить их. Час ноль, минута пятая, — продолжал я, уже хмуро. — В игру вступает капитан Разин. Ваша задача: устройте такой тарарам, чтобы у турок не осталось сомнений о том, что главный штурм начался. Вы должны стянуть на себя все резервы, каждый ствол.
Гренадер со шрамом на лице медленно, со смаком усмехнулся. Эта роль ему явно нравилась.
— Час ноль, минута пятнадцатая. — Я посмотрел на капитана Хвостова и Василия Орлова. — Наступает время тишины. Вашей тишины. Под прикрытием этого всеобщего безумия ваши две группы начинают движение. У вас есть четверть часа. Ни крика, ни выстрела. Вы — призраки.
— Ваше благородие, — подал голос поручик Дубов, с сомнением разглядывая пергамент. — Замысел велик, спору нет. Но как же нам… угадать время? В такой суматохе да в темноте, минутой раньше, минутой позже — и все насмарку.
Вместо ответа я подошел к походному сундуку и достал из него дюжину небольших деревянных приборов, похожих на песочные часы, но устроенных сложнее. Я поставил один на стол. Это была моя последняя разработка — откалиброванные водяные часы. Простая система из двух медных сосудов и тонкой, выверенной до сотой доли дюйма трубки.
— За час до начала мы их одновременно запустим. Вода будет капать, отмеряя время. На каждом приборе нанесены риски, соответствующие вашему «вступлению». Вы будете смотреть не на небо и не на врага. Вы будете смотреть на эту медную каплю. Она — ваш дирижер.
Дубов взял один из приборов, с недоверием повертел в руках.
— Хитро, ваше благородие. А не подведет ли эта штуковина? Замерзнет вода, аль еще что.