Закипела лихорадочная, безумная работа. По колено в ледяной воде солдаты таскали бревна, пытаясь укрепить шаткую ледяную преграду. Руки мгновенно коченели, пальцы не слушались, а унтеры с палашами наголо гнали их на лед. Лед трещал, ухал, оседал. Сухой, щелкающий треск, будто ломается исполинская кость, то и дело заставлял людей в ужасе отскакивать назад. Инженеры с длинными баграми стояли по краям, отталкивая самые крупные льдины, норовившие протаранить хлипкое сооружение. Первыми, осторожно пробуя каждый шаг, двинулась конница; под копытами их коней крошился и ломался лед. Молодой корнет из свиты Меншикова, гарцуя на своем аргамаке, слишком резко осадил коня. Лед под ним с чавкающим звуком провалился. Отчаянный, захлебывающийся крик, ржание лошади — и обоих тут же затянуло в ледяное месиво. Остальные же, стиснув зубы, пробивались вперед, не оглядываясь.
Переправившись с первыми отрядами гвардии, Петр уже стоял на молдавском берегу. Ноги вязли в мокром грязном снеге. Внутри кипело дикое, пьянящее возбуждение победителя. Получилось! Они обманули и реку, и время, и осторожного старика Шереметева. Его лучшие солдаты рисковали жизнью ради его воли, и эта жертва пьянила, усиливая триумф. Он обернулся, чтобы махнуть рукой, поторапливая оставшихся.
На ледяное поле выехали сани Екатерины. Внутри все оборвалось. Он же приказывал ей ждать, переправляться с основными силами. Но она, его Катенька, ослушалась — не могла оставаться в стороне, когда он рисковал.
Государя взяла гордость. Поистине императрица, его суженная.
Река взревела.
То был не треск — грохот рушащегося мира. Подточенный снизу ледяной затор не выдержал тяжести и распался с оглушительной силой. Гигантское поле, по которому двигались сани, откололось, превратилось в остров, и его стремительно понесло по течению. Расширенные от ужаса глаза лошадей, тщетно пытающийся их удержать возница, бледное лицо Екатерины, промелькнувшее в окне кареты…
Он хотел крикнуть, но из горла вырвался лишь хрип. Льдина накренилась. Тяжелые сани, набрав скорость, соскользнули в бурлящий поток. Над водой на мгновение мелькнуло ее лицо, вскинутая рука — и все скрылось в месиве из воды и льда.
Петр сделал несколько шагов к воде, споткнулся и застыл. Армия замерла, расколотая надвое ревущей рекой. Авангард с Императором — на чужом, враждебном берегу, без обозов, без тяжелых пушек. Основные силы с генералами — на своем, но отрезанные от государя, в полном смятении. И между ними нес свои ледяные воды безжалостный, победивший Днестр.
Мир для Петра сузился до одной точки — до того места, где черная вода поглотила сани. Время будто хлынуло вспять, заставляя его снова и снова проживать последние мгновения: вот она смотрит на него, вот ее рука цепляется за борт, вот ее лицо… С пересохших губ сорвался звериный, нечеловеческий звук.
— Лодки! Багры! Канаты! — его голос был сейчас хриплым и чужим. — Живо, псы! На воду!
Сорвавшись с места, он сам шагнул к кромке, но двое огромных преображенцев, преградили ему путь — люди Брюса, головой отвечают за жизнь Государя. Несколько самых отчаянных гвардейцев с обоих берегов уже бросились в ледяную воду, пытаясь пробиться сквозь ледяное крошево, но их тут же отбрасывало течением, крутило, било о льдины. Один, молодой поручик не выплыл. Перед его глазами разворачивалось бессильное барахтанье. Впервые в жизни он был не всесильным монархом, а ничтожной щепкой в ледяном аду. Его воля, ломавшая армии и государства, оказалась бессильна перед стихией. Как ледяной осколок, в мозгу билась единственная мысль: «Это я… Я погнал ее на этот лед… Я…»
Поиски тянулись вечность. Механически, лишенный цели, Петр мерил шагами кромку мокрого песка. Он был в ярости. Попытки самому ринуться в реку несколько раз преграждали гвардейцы, которых он с досады чуть не покалечил, правда, он сумел взять себя в руки.
Солдаты, рискуя жизнями, пробирались вдоль берега, осматривая заторы. Крик одного из них, заметившего в воде клочок синей ткани, заставил сердце замереть, но это оказалась лишь зацепившаяся за корягу тряпка. Ложная надежда лишь усугубила отчаяние. Подбежавшего растерянного генерала, что-то кричавшего про необходимость немедленно строить плоты, он прошел мимо, не видя и не слыша.
Ее нашли спустя час, в полуверсте ниже по течению, зацепившуюся за корягу между двумя большими льдинами. Когда тело вытащили на промерзшую землю и уложили на расстеленную шинель, даже гвардейцы-ветераны, не раз смотревшие смерти в глаза, молча сняли шапки и неумело перекрестились. Вид ее был страшен: платье порвано в клочья, лицо и руки в глубоких рваных ранах. И все же она была жива. Или это лишь казалось?