Смеркалось. Холодный ветер завывал. Генералы хмуро смотрели на карту, на которой Днестр змеился синей линией, разделившей их мир надвое. А на том берегу, в маленьком шатре, зажглась одинокая свеча. Рядом с едва живой императрицей, сидел император. И никто в мире не знал, что произойдет раньше: очнется ли он от своего ступора, или татарская конница нанесет удар по беззащитному авангарду. Время работало против них. Каждая уходящая минута неумолимо приближала катастрофу.
Конец интерлюдии.
Глава 5
Стеклышко в окуляре было мутным. Внутри дрожащего круга света жил мой замысел, работающий с точностью часового механизма. Как я и обещал Орлову, представление переходило во второй акт, и я, как его единственный режиссер, упивался каждой деталью. Там, внизу, шел бой не в привычном его понимании, управляемый хаос, тотальная перегрузка вражеской системы. Передо мной были точки отказа, каскадный сбой, цепная реакция, запущенная моей волей.
По врагу ударил именно такой звук, какой я и рассчитывал. Здесь все было отлично. «Глас Божий». Пять моих уродливых созданий, укрытых в осадных башнях и за брустверами «пели» свою ужасну трель. Их вой оглушал. Низкочастотные вибрации, которые не столько слышишь, сколько ощущаешь всем телом, проникали сквозь плоть, вызывая первобытный ужас. В окуляр было видно, как мечутся по стенам фигуры, зажимая уши; как какой-то офицер отчаянно кричит своим людям, но в этой адской полифонии его открытый рот не издает ни звука. Коммуникация оборвалась. Их нервная система, способность отдавать и принимать приказы была нарушена. Оглохшая, испуганная толпа, запертая в крепости, превратившейся в пыточную камеру, — вот кем стали ее защитники.
Отлично отработал и свет — яркий, неестественный, рваный. Мои «огненные змеи» и «громовые стрелы» сделали свое дело. Над Азовом раскинулся купол чудовищного собора, расписанный неземными красками: ослепительно-белые магниевые солнца поплыли под облаками, выжигая на сетчатке призрачные пятна, а мертвенно-зеленые вспышки баритовых зарядов заливали каменную кладку трупным светом, превращая лица защитников в маски утопленников. Пляшущие тени, густые и чернильные, корчились и вытягивались на стенах, искажая геометрию пространства и лишая мир привычных ориентиров. Когда же на стены и во дворы посыпались светошумовые заряды, картина на мгновение взорвалась нестерпимой белизной. Их зрачки, не успевая адаптироваться к этой какофонии, отказывали. Люди слепли. Оглушенные и ослепленные, они теряли связь с реальностью. Основные сенсоры отключены.
И только тогда, когда система обороны была взломана, противник дезориентирован и повергнут в шок, на сцену вышли главные актеры — группа капитана Разина. Переведя трубу на центральные ворота, я с холодным удовлетворением отметил: обезумевшее от непонятной угрозы турецкое командование вцепилось в единственную ясную для них картину — лобовой штурм. По стенам уже неслись отряды янычар, к бойницам разворачивали пушки. Они стягивали на этот участок все силы, оголяя остальные направления. Смотрели именно туда, куда я хотел. Ловушка захлопнулась.
Я вновь и вновь прокручивал в голове все это. И не мог понять где ошибка — уж слишком все идеально было. За все то время, что я здесь, ни разу еще у меня не было успеха без подвоха. Или же я реально настолько крут, что теперь даже безумно рискованные операции выполняются по щелчку пальцев? Не зря я все же в «отпуск» сходил.
Я опустил трубу. Сердце колотилось, наполняя тело пьянящим чувством абсолютной власти. Это был восторг творца, создавшего совершенный механизм из ничего. И самое главное — этот механизм работал.
— Пора, Василь, — тихо бросил я, не оборачиваясь.
Орлов встретился со мной взглядом. Он и его люди были моим главным козырем, острием копья, спрятанным под этим маскарадом.
— Понял, Петр Алексеич. С Богом!
Он развернулся. Его фигура, а за ней еще десяток таких же темных теней, бесшумно растворились в ночи, скользнув в сторону реки. Они ушли выполнять настоящую работу.
Представление закончилось. Начиналась операция.
Когда последняя тень из отряда Орлова скрылась в темноте, на наблюдательном пункте повисла оглушительная тишина. Шум битвы, вой сирен и грохот разрывов отошли на второй план, став далеким, не имеющим значения фоном. Вселенная сузилась до двух точек: мерцающего пятна крепости и маленького деревянного прибора на грубо сколоченном столе передо мной — моих водяных часов.